Политическая теория феминизма. Введение - [93]

Глава 12. СОВРЕМЕННЫЙ РАДИКАЛЬНЫЙ ФЕМИНИЗМ: ЗНАНИЕ, ЯЗЫК И ПАТРИАРХАТ

«Язык, созданный мужчинами», и феминистские возражения

Для многих феминисток радикального толка основа угнетения женщин находится не в социальном устройстве или физическом подавлении, а в контролировании мужчинами культуры, религии, языка и знаний, что ограничивает способы мышления и становится причиной того, что патриархатные постулаты усваиваются не только мужчинами, но и женщинами. Как было показано в гл. 9, феминистки поставили под сомнение претензии философии и политической теории на полноту разума и универсальность, утверждая, что они базируются на мужской парадигме, которая игнорирует или обесценивает опыт и способы мышления женщин, так что «объективность» в действительности означает субъективное восприятие мужчин. Вся культурная и научная жизнь, следовательно, рассматривается некоторыми феминистками как политическая арена, где следует выявить мужские предубеждения и утвердить женское знание. Например, феминистская литературная критика вскрывает патриархатные допущения и властные установления, заложенные в литературных текстах, а феминистки-историки восстанавливают женскую историю и провозглашают право женщин на знание своего прошлого.

В одном случае такой подход наиболее ясно выражен Дэйл Спендер, которая утверждает, что женское знание и понимание собственного положения веками подавлялись, так что «каждые 50 лет женщины вынуждены были заново изобретать колесо» (Spender, 1983а, р. 13). В книге «Women of Ideas (and what men have done to them)» («Женщины идей (и что мужчины должны для них сделать)») она воспроизводит часть забытого исторического наследия феминистской мысли, утверждая, что открытия наших феминистских праматерей не только увлекательны, но и воодушевляют на новые поиски. В книге «For the Record» («Для записей») она представляет описание феминистских теорий, которые, считает она, должны быть спасены от «исчезновения». В другой книге — «Man‑Made Language» («Язык, созданный мужчинами») — она заявляет, что мужской контроль осуществляется также на уровне используемого нами языка, потому что язык — это не нейтральное средство общения, он выстраивает наше мышление в соответствии с восприятиями мужчин и не включает женский опыт. Так, например, не существует слова для описания того, что делают «неработающие» матери, чьи обязанности, отнимающие время и энергию, исчезают, следовательно, из общественного сознания. Дальнейшие проблемы возникают из грамматических правил некоторых языков: «мужское иногда включает женское» и тогда такие слова, как «он» (he), «его» (his) и «человек» (man), могут подразумевать их женские эквиваленты. Такая языковая практика укрепляет мнение, что нормой является мужчина, а женщина — «необязательным дополнением». Эмпирическим доказательством того, что люди действительно «думают по-мужски», являются, например, такие выражения, как «economic man», хотя это, в принципе, может значить «economic people»[151].

В соответствии с этой теорией вовсе не удивительно, что Фридан смогла описать недовольство американских домохозяек как «проблему, у которой нет названия» (см. гл. 9 настоящего издания)[152], обозначение их положения становится первым жизненно важным шагом для феминисток, пытающихся понять и изменить это положение. Такие выражения, как «сексизм» или «сексуальные домогательства», не являются, следовательно, просто «феминистским сленгом», но содержат переопределение реальности с женской точки зрения. Например, многие женщины сегодня скажут, что им не нравится порнография, потому что она оскорбляет женщин. Двадцать лет назад такого языка не было, и казалось, что против порнографии можно было возражать только с позиции сексуального пуританства, поэтому большая часть реакций, которые вызывала порнография, оставались непроговоренными.

Другие авторы далее развили идею о мужском знании и языке, создав альтернативные методологии и лингвистические структуры, которые, по их мнению, не привязаны к мужской логике и предоставлять женщинам возможность достичь более высокого и полного понимания мира. Андреа Дворкин в послесловии к своей первой книге «Woman Hating» («Женская ненависть») говорит, что она хотела, чтобы ее книга была напечатана только маленькими буквами, без заглавных, веря, что

«для чтения текста, который нарушает стандартные нормы, приходится изменять умственные установки… разрешение писателям использовать форму для нарушения общепринятого могло бы способствовать развитию ими таких форм изложения, которые научили бы людей думать иначе: думать не о другом, но думать по-другому» (Dworkin, 1974, р. 202).

Ее издатель, однако, не был в этом убежден, и ей не разрешили поставить этот феминистский эксперимент. Робин Морган (Morgan) тоже пыталась экспериментировать с новыми формами: в книге «The Anatomy of Freedom» («Анатомия свободы») она сочетает общепринятые академические доводы и грамматические формы с поэзией, личной перепиской, вымышленными диалогами и дискурсивными отступлениями. Избегая ловушек формальной логики и временами убегая на дикие берега фантазии, она претендует на создание открытого подхода, в котором несопоставимые элементы являются взаимно дополняющими частями многомерного целого.