Политическая теория феминизма. Введение - [84]

.

Родительство и обретение взрослой сексуальной идентификации

Для Миллет главное значение семьи состоит в том, что она является фактором социализации, первым общественным институтом, в котором маленькие дети познают ценности и ожидания своего общества. Поэтому именно в семье мальчики и девочки впервые сталкиваются с патриархатной властью и разделением труда по половому признаку, именно по примеру своих родителей и по их наставлениям они впервые изучают свои роли, характер и статус, подходящие их полу. Эти уроки усиливаются в группах сверстников, в школе и через средства массовой информации, а будучи усвоены в столь раннем возрасте, они особенно устойчивы к последующим изменениям.

Для некоторых авторов, однако, вопрос половой идентичности уходит еще глубже и может быть понят с использованием открытий психоаналитической теории. Фрейд получил чрезвычайно враждебные отклики в феминистской прессе; и правда, его теория в целом высмеивалась и рассматривалась как орудие патриархата, созданное для того, чтобы примирить женщин с гнетущей действительностью (de Beauvoir, 1972; Figes, 1970; Friedan, 1986; Greer, 1979; Millett, 1985). Некоторые последующие писательницы-феминистки пытались, однако, реабилитировать его и заявляли, что его концепция бессознательного и инфантильной сексуальности может быть применена для анализа поведения взрослых. Для этих авторов важно понять, как из опыты младенческого возраста влияют на поведение и установки взрослых для того, чтобы подвергнуть эти опыты сомнению и изменить их (доступное обсуждение подобных работ см.: Sayers, 1986). Это означает, что установленный порядок воспитания детей рассматривается как имеющий политическое измерение; здесь особенно влиятельны работы Нэнси Чодоров и Дороти Диннерстейн (Chodorow N. The Reproduction of Mothering («Воспроизводство материнства: психоанализ и социология гендера»), 1978[144]; Dinnerstein, The Rocking of the Cradle and the Ruling of the World («Качая колыбель и управляя миром»), 1987, впервые опубликована под названием «The Mermaid and the Minotaur» («Русалка и Минотавр»), 1976).

Хотя теоретические точки отсчета этих авторов различаются, обе делают вывод, что в основе наших нынешних проблем лежит женская монополия на уход за ребенком. И действительно, Диннерстейн заявляет, что психологический вред этого привел род людской на грань исчезновения. Как выход из ситуации предлагается привлечение к выполнению родительских обязанностей мужчин. Это, по их мнению, сделает возможным формирование новых моделей гендерной идентичности, освобожденных от элементов подавления и подчинения и будет способствовать развитию абсолютно цельной и ответственной взрослой личности обоих полов. Вследствие такого участия прекратится и исключение женщин из общественной власти, и видоизменится все гендерное устройство общества.

Эта теория, даже если в ней содержится какая-то правда, оставляет нерешенными многие проблемы. Ни одна из этих исследовательниц не анализирует то, каким образом экономика воспрепятствует изменению рабочих схем, которых потребует совместное родительство, или как она будет принимать их; и совершенно неясно, как воспитанные исключительно матерью мужчины и женщины в качестве родителей разорвут порочный круг, частью которого являются. Некоторые критики сетуют, что, как и многие радикальные феминистки, они опираются на предположительно универсальную теорию опыта белых американских женщин среднего класса. Их предположения также оспариваются другими школами психоаналитической мысли. В частности, французские авторы связали обретение гендерной идентичности с освоением ребенком речи. Дискуссии в этой сфере включают сложную аргументацию о том, приобретаются ли различия по признаку пола через эдипову стадию осознания этих различий или они на самом деле предопределяют эту стадию и, по сути, коренятся в биологии, в то время как другие подвергают сомнению само понятие устойчивой взрослой идентичности. Согласно этой аргументации, для формирования (возможно, постоянно меняющейся) психики взрослого важны не просто модели ухода за младенцем. Они утверждают, что в основу личности могут быть положены доступные ребенку структуры языка и мыслительные процессы. Другие авторы считают, что формирование личности необходимым образом связано с биологическими различиями (см. гл. 12 настоящего издания).

Доводы в пользу семьи

В то время как ранние феминистки радикального направления проявляли чрезвычайную враждебность к семье, Чодоров и Диннерстейн критиковали скорее существующее разделение труда по признаку пола, чем семью, как таковую. Другие феминистки позже решительно защищали традиционные ценности и роли (См.: Stacey, 1986. В этой книге дается критическая оценка подобных теорий). Так, Жермен Грир, ранняя работа которой «The Female Eunuch» (1970) много сделала для популяризации радикальных феминистских идей, в 1984 г. выступала в защиту большой семьи, существующей на юге Италии и в Индии: «Такая семья предлагает парадигму женского коллективизма; она показывает нам женщин, сотрудничающих, чтобы сделать жизнь достойной, повысить ценность труда друг друга … растущих в настоящей любви и сестринстве» (Greer, 1984, р. 241). Подобным образом Элштайн защищает традиционные «женские ценности», которые можно найти в семье, и утверждает, что устойчивая семейная жизнь является существенной предпосылкой цивилизованного общества: «Не всякий ребенок, страдающий от пренебрежения (neglect) и издевательств (abuse), становится Чарльзом Мэнсоном [известный серийный убийца], но каждый Чарльз Мэнсон, будучи ребенком, страдал от пренебрежения и издевательств» (Elshtain, 1981, р. 332). Поэтому она возражает как против коллективного ухода за детьми, который считает одной из форм пренебрежения, так и против попыток политизировать семейную жизнь или обесценить воспитательные и семейные навыки заботы и домашнего труда. Другие авторы полагали, что традиционные структуры семьи предоставляли женщинам определенную степень контроля и автономии, что впоследствии было разрушено государством (Stacey, Price, 1981); а иные считают семью важной опорой против классового или расового угнетения, частью жизни, в которой сохраняются некапиталистические отношения и удовлетворяются эмоциональные потребности (Hamphries, 1982).