Политическая теория феминизма. Введение - [107]

Доведенная до крайности позиция постмодернизма может вылиться в релятивизм и индивидуалистский редукционизм, что влечет за собой отказ от любых коллективных действий и парализует политическую волю. Тем не менее он также может предложить здравое предостережение от упрощенных определений и причинных связей. В особенности, как считает Барретт, он может в принципе помочь избежать зарождающегося расизма, присущего большей части феминистских работ, где все женщины трактуются как субъекты одних и тех же процессов и разнообразный опыт самых разных групп не принимается во внимание.

Как мы уже видели в предыдущих главах, феминистки всегда были уязвимы перед обвинениями в том, что их интересы и предпочтения отражают потребности белых женщин среднего класса, а феминистки-социалистки были склонны основывать свои теории на базе развитых индустриальных обществ и игнорировать точку зрения небелых женщин. Однако некоторые авторы начинают признавать собственную ограниченность. Так, например, Барретт и Макинтош соглашаются с тем, что в своих исследованиях семьи они не приняли во внимание весьма отличающиеся структуры и отношения, обнаруженные в сообществах афро-карибского и азиатского происхождения, проживающих в Британии (Barrett and Macintosh, 1985). Однако критики не считают, что этих «признаний» достаточно. Проблема заключается не просто в признании, что существуют различия, но в том, чтобы пойти дальше и проанализировать изначальную установку, что белые женщины считаются нормой, а опыт черных женщин, цветных женщин или женщин третьего мира — посторонней «проблемой» или «дополнительным элементом». Эта позиция не только обесценивает и отодвигает на задний план опыт «других», но нередко приводит к снисходительному отношению и упрощенным обобщениям либо к созданию типовых образов всех небелых женщин. Одновременно игнорируется «боль, страсть и сила расизма, простирающегося гораздо дальше, чем все, что могли бы представить себе Барретт и Макинтош» (Ramazanoglu, 1986, р. 84), а также то, насколько белые феминистки не только участвуют в поддержании расизма, но и выигрывают от него, являющегося, в свою очередь, для многих женщин главенствующим опытом их жизни (отличную дискуссию, соединяющую множество различных точек зрения см. в кн.: Bulbeck, 1988).

Многие авторы видят решение проблемы в создании и развитии специфического феминистского подхода, основанного на опыте черных женщин и ставящего расизм во главу угла. Это может вылиться в сепаратистское черное или черное женское движение, поскольку

«точно так же, как женщины не могут доверить мужчинам собственное «освобождение», черные женщины не могут доверять белым свое «освобождение» в процессе или «после революции»; отчасти потому, что имеется мало оснований считать, что они знают как, а отчасти потому, что непосредственные интересы белых женщин базируются на поддержании расового угнетения» (Joseph, 1986, рр. 104-105).

Проблема остается, однако, неразрешенной, поскольку, так же как определение «мужчина» маргинализирует женщин, а определение «женщина» маргинализирует небелых женщин, таким же образом определение «черные женщины» (или «цветные женщины», или «афроамериканские женщины» или «женщины третьего мира») может маргинализировать некоторые другие группы и игнорировать огромные экономические и культурные различия и расхождения среди тех, кто подпадает под эти определения. Из поля зрения также исчезает и классовое деление, и расизм, который может существовать внутри и между «черными» группами, или условия, при которых черные американские женщины выигрывают от американского империализма.

Постмодернистский подход может, таким образом, быть полезен, напоминая нам о многообразии этих опытов и о субъективности, неизбежно присущей этим категориям. Тем не менее феминистский проект в целом утверждает, что категория «женщина» имеет большое значение и критическое осмысление проблем, связанных с употреблением таких терминов, как «белые женщины» или «черные женщины», отнюдь не обесценивает использование самих определений или основанных на них политических действий. В этом смысле марксизм может указать на историческую специфику положения различных групп женщин и указать, почему расизм, как и сексизм, не просто являются проблемой индивидуального порока или несправедливости, но производным конкретной исторической ситуации, лежащей в основе общественного устройства. На глобальном уровне это означает, что различия между женщинами не могут рассматриваться вне контекста колониализма, империализма и националистической борьбы за независимость. В ситуации афроамериканских женщин ключевое значение определенно играет наследие рабства, как экономическое, так и психологическое. Из этих рассуждений вытекает, что расизм имеет свои корни в колониализме и империализме и, подобно сексизму, дает определенные преимущества капитализму, поскольку служит разобщению рабочего класса и создает маргинализированную рабочую силу. Следовательно, он не может быть уничтожен только призывами к справедливости или индивидуальными желаниями и «правильным» политическим сознанием, но непосредственнр связан с экономическими и политическими структурами общества. Тем не менее также совершенно ясно, что расизм сегодня нельзя свести к потребностям капитализма, поскольку он укоренился в нашем языке и проник в психологию как черных, так и белых. И здесь, похоже, «открытая» марксистская интерпретация, допускающая определенный уровень независимости от политической и идеологической борьбы, оказывается более употребимой, чем та, которая предполагает узкий экономический детерминизм и абсолютное главенство классовой борьбы.