Политическая теория феминизма. Введение - [106]

Если, как было сказано ранее, мы рассматриваем воспроизводство и сексуальность как часть материального базиса общества, подобное «частное» отчуждение и преодоление его должны иметь стол ь же фундаментальное значение, как и в производстве. Причем в отличие от религиозного и политического отчуждения, также выделенных Марксом, воспроизводство и сексуальность не являются только отражением базиса. Из этого следует, что сферы жизни, традиционно игнорируемые политическими теориями, могут на самом деле быть интегрированными в марксистскую историческую теорию, если прибегнуть к одной из первоначальных концепций Маркса о том, что

«моделирование образцов отношений мужчин и женщин есть жизненно важный элемент для завершения марксистской теории о человеческом сознании. Изменение их определяет, насколько человеческие существа выражают себя спонтанно, как в примитивном обществе, или же на уровне реальности, исключенной из сознательного мышления, как в капиталистическом обществе; или же мужчины и женщины способны выражать себя осознанно во всех видах отношений, как это предполагается в будущем коммунистическом обществе» (Foreman, 1978, р. 110).

Важный аспект теории, впрочем, до сих пор не исследованный современными феминистками, заключается в том, каким образом Маркс увязывал концепцию отчуждения с критикой разделения труда в обществе. Он говорил, что при капитализме специализация принимает такие крайние формы, что умения утрачиваются и труд становится скорее отрицанием, нежели выражением человеческого творчества. Однако в будущем коммунистическом обществе позитивное использование технологий, направленное на удовлетворение человеческих потребностей, позволит либо уничтожить, либо значительно снизить разделение труда, что позволит индивиду пользоваться беспрецедентной возможностью выбирать и менять различные виды деятельности. В отличие от сегодняшней жалкой, обедненной личности трудящийся завтрашнего дня сможет использовать весь свой потенциал продуктивного труда, который станет средством самореализации, а не деградации. В отличие от ранних утопических социалистов Маркс никогда не применял эти идеи к разделению труда по признаку пола. Именно это, однако, и представляет центральную идею многих феминистских трудов, где говорится о том, что женщинам должна быть дана возможность выполнять «мужскую» работу, а мужчины должны развивать способности поддержки и заботы о ближних через участие в производственной жизни и воспитании детей. Эти изменения являются необходимым условием не только для достижения гендерного равенства, но и как самоцель. На первый взгляд, такие рассуждения выглядят как логическое продолжение идей самого Маркса; в том же ключе видятся и радикальные феминистские требования об освобождении сексуальности от гендерных стереотипов и противопоставлений, что означает отказ от предписанных гендерных ролей, так как Маркс видел своей целью становление полноценной личности, свободной в выборе самовыражения всеми возможными способами. Марксистский подход, однако, не просто означает констатацию этих потребностей, но включает их в исторический контекст, утверждая, что реализация их возможна только на определенной стадии человеческого развития. Отсюда также следует, что феминистские требования не могут быть изолированы от других социальных изменений, но являются частью более общего социального движения. Другими словами, прекращение отчуждения женщин не может быть достигнуто само по себе, как это, возможно, видится с либеральных или радикальных позиций, поскольку оно непосредственно зависит от борьбы за прекращение отчуждения во всех его формах.

Современный марксизм, постмодернизм и расовые различия

Все вышесказанное вполне укладывается в более общие тенденции в современной марксистской философии, которая, по всей видимости, отходит от позиций экономического детерминизма и классовых противоречий в узком понимании и стремится как к плюралистическим толкованиям политической и идеологической борьбы, так и к более независимому, в отличие от прежних ортодоксальных установок, толкованию социальной базы общества и социального воспроизводства. Некоторые авторы утверждают, что последние теоретические открытия сами по себе являются отражением изменений в технологической базе и в классовой структуре развитого капиталистического общества, в котором прежнее экономическое социальное деление стало более фрагментарным, и социалистическая борьба должна восприниматься в контекстах множественных форм борьбы и областей сопротивления, а не однозначного классового противостояния. В этом новом контексте раса и гендер становятся самостоятельными и значимыми сферами борьбы, а центральное значение приобретают сражения за идеологическое господство и контроль (особенно ясный анализ данного подхода см. в кн.: Нall and Jaques (eds.) New Times, 1989).

Временами этот подход пересекается с теориями «постмодернизма», который, как говорилось в предыдущей главе, целиком подвергает критике концепцию достоверности и объективности человеческого мышления и ставит своей целью показать, как власть конструируется через язык и познание. Постмодернизм также подвергает сомнению правомерность таких категорий, как «рабочий класс», отрицая существование стабильных и познаваемых классовых интересов, и утверждает, что такие грубые определения скрывают вариативность и разнообразие человеческого опыта и субъективности. В этом смысле он диаметрально противоположен большинству традиционных интерпретаций марксизма, но прекрасно сочетается с некоторыми идеями новых «ревизионистов». Эти идеи поэтому были с готовностью восприняты некоторыми бывшими социалистическими феминистками. Так, Барретт недавно отмежевалась от своей прежней позиции, заявив в новом вступлении к «Women's Oppression Today», что попытка построить марксистский феминистский анализ в целом провалилась и что «аргументы, используемые постмодернизмом, являют собой, по моему мнению, ключевые положения, вокруг которых, вероятно, будет развиваться феминистская теория в будущем» (Barrett, 1988, р. xxiv).