Политическая и военная жизнь Наполеона - [48]

Но подобный переворот не мог быть исполнен без содействия и согласия войск: должно было привлечь на свою сторону кого-нибудь из генералов, известных в армии, который был бы столько уступчив, чтобы следовал по начертанному пути и остановился там, где ему назначат. Генералы Моро и Жубер были единственные, на которых сначала обратили внимание. Первый навлек на себя некоторую недоверчивость двусмысленным поведением своим 18-го фруктидора; второй же пал на поле брани в ту самую минуту, когда надеялись, что он приобретет победой достаточный блеск, чтобы довести к цели это великое предприятие.

Из этого можно видеть, что умы были надлежащим образом приготовлены, когда я, руководимый счастьем, вышел на берег в Фрежюсе 6-го октября, ускользнув как бы чудом от английских крейсеров. Приезд мой и единодушный восторг, сопровождавший меня до Парижа, заставили меня действовать решительно. Сийес понял, что без меня ничего не сделает, и потому поспешил, вместе с Луцианом, представить мне все ветви заговора; и тогда было решено мечом моим окончить все, что предположили они и приготовили.

Никогда, может быть, обстоятельства не были так благоприятны для исполнения подобного плана. Большинство Директории состояло из трех ничего не значащих людей. Один только Баррас пользовался некоторой известностью, которою он одолжен был происшествиям вандемьера и незначительным заслугам, оказанным во флоте. Если бы эти три директора имели более народности и были искуснее, то легко бы могли разрушить наш заговор тем оружием, которое представляла им самая Конституция. Но они допустили обмануть себя и оставались в бездействии. Они даже не были согласны между собою, и Баррас первым готов был признать необходимость изменения государственных постановлений, с тем только, чтоб играть роль и при новом порядке вещей.

Хотя со времени происшествий прериаля трое из членов Директории были замещены другими, но не менее того общее мнение о ней не переменилось, и вновь избранные должны были страдать за ошибки своих предшественников, потому что произведенное зло все еще было чувствительно. Следовательно, руководители совещательных собраний могли, наверное, полагать, что никто не подаст голоса в пользу большинства Директории. Триумвират этот не мог ожидать никакой помощи ни вне границ, ни в армиях. Победы Массены в Швейцарии и Брюна в Голландии уравновешивались поражениями итальянской армии, расстройство и слабость которой оставляли почти без прикрытия границу приморских Альп. Исполнение предписанного набора делалось ежедневно затруднительнее: недостаток, которому были преданы в жертву только что сформированные вспомогательные батальоны, не слишком побуждал конскриптов спешить под знамена. Хотя новобранцы и шли в поход, но это вынужденное отправление увеличивало только всеобщее негодование. Патриотический восторг 1792 года исчез вместе с обстоятельствами, его породившими; а действия правительства стремились погасить и последнюю искру его.

Прибавьте к этому, что победы иностранцев раздули опять пламя междоусобной войны в западных департаментах, и что бурные отголоски 1793 года, раздававшиеся в клубе манежа, были некоторым образом причиной восстановления ненавистного закона избрания аманатов между дворянством, родственниками эмигрантов и богатейшими владельцами областей, объявленных преданными королю. Эта бедственная мера не только не привела к желанной цели, но еще сильнее раздула пламя: в Пуату и в Бретани снова начались кровопролития и убийства.

Финансы были расстроены, кредит подорван; слабое вспоможение доставленное вынужденным займом, ничего не исправило, и эти ненавистная мера возбудила только всеобщее негодование, не покрыв недоимка финансов.

Слабость правительства и ошибочные постановления его равно содействовали к падению Франции. Я опять нашел в ней полное безначалие. Всякий хотел спасать отечество и предлагал свои планы. Мне сообщали их, и я скоро заметил, что при всех этих предположениях не было ни одного человека, способного счастливо исполнить их и дать им соответственное направление. Итак, я должен был сделаться опорой для всех, почитавших перемену во Франции необходимой. Они все надеялись на меня, потому что им был нужен меч. Я же ни на кого не надеялся, и потому ничто не препятствовало мне избрать тот план, который наиболее согласовался с моими собственными видами.

Счастье вручало мне кормило правления. Мне было назначено быть не предводителем переворота: эта роль была уже мала для меня; но полным распорядителем, властелином его. Мне предстояло решить будущую судьбу Франции, а может быть и всей вселенной.

Правление директории клонилось к концу. Ее должно было заменить грозной, внушающей уважение властью, а для этого необходима была слава военная. Директория могла быть замещена только мной или анархией. Франция не могла колебаться в этом выборе, и я должен был покориться общественному мнению.

Республиканцы, принявшие меня сначала с восторгом, скоро сделались ко мне недоверчивее. Они замечали начала диктатуры во власти, которую мне хотели вверить, и составили партию против меня. Самое присутствие Сийеса не могло их успокоить. Хотя он взял на себя начертать конституцию; но якобинцы более страшились моего меча, нежели надеялась на расчетливое перо бывшего аббата.