Политическая борьба в годы правления Елены Глинской (1533–1538 гг.) - [49]
Вернемся вновь к надписям. Борисоглебский собор был создан «родителем (Владимира Андреевича. — А. Ю.) на поминовение и в память прочим родом…». Что это значит? Ефросинья Хованская, мать Владимира, была еще жива. Отец же Владимира, Андрей Иванович, в 1537 г. поднял открытый мятеж против правительства Елены Глинской, когда Ивану IV было всего семь лет. Как известно, мятеж кончился трагично для отца Владимира — арестом, смертью в тюрьме и содержанием под стражей его семьи[556].
Чрезвычайный интерес представляет одна знаменательная параллель. Освящение Борисоглебского собора в Старице произошло 2 мая 1561 г.[557], а двадцатью четырьмя годами ранее, в тот же праздник «памяти» Бориса и Глеба (2 мая 1537 г.), произошел отъезд Андрея из своей резиденции, явившийся первым днем Старицкого мятежа. Не это ли имел в виду Владимир, посвящая храм Борису и Глебу? Конечно же, вряд ли Владимир что-нибудь помнил о событиях мая-июня 1537 г. Тогда ему было немногим более трех лет. Но то, что его отец бежал из Старицы на праздник «святых» Бориса и Глеба, он наверняка знал от своей матери — Ефросиньи Хованской. Верно отметил H. С. Борисов: «Два годичных круга — круг реальной жизни и круг церковного календаря — месяцеслова совмещались в сознании древнерусского книжника»[558]. Добавим — не только в сознании книжника, но всякого человека той эпохи.
Вряд ли случайно Андрей Старицкий бежал именно 2 мая. По всей видимости, этой своей акцией он хотел придать определенный смысл, намекая, что он не хочет повторить злополучную судьбу князей-мучеников. Также сомнительно, что Владимир посвятил собор Борису и Глебу, не зная и не имея в виду судьбу своего отца, тем более что фраза храмоздательной надписи определенно указывала на родителя. Но почему все-таки «на поминовение родителем»? Ведь была же еще жива Ефросинья Хованская!
Обратимся к прекрасным образцам художественного шитья мастерской князей Старицких. Наиболее раннее произведение — «воздух большой», или плащаница, хранившаяся в Иосифо-Волоколамском монастыре, относится к 1558 г.[559] Напомним, что в этот же год произошла закладка храма в Старице. В монастырской описи XVII в. об этой плащанице сказано: «Дание благоверные княгини Ефросинии и сына ея князя Владимира, внука великого князя Ивана Васильевича всея Русии 7066 году»[560]. В этой описи зафиксировано кратко то, что было вышито на самой плащанице. Другая плащаница была подарена старицким князем в Троице-Сергиев монастырь в 1561 г. — в том же году был освящен Борисоглебский собор. На плащанице вышит следующий текст: «Ле 7069 го благодатию святаго духа святыя и живоначальныя Троица и пречистыя ег богоматере и молитвою преподобного отца нашего Сергия при благочтивом цари великом князе Иване Васильевичи всея Русей преосщенном митрополите Макарии зделан бысть сии воздух в дом святыя живоначальныя Троица повелением благовернаго государя князя Владимера Андреевича внука великого князя Ивана Васильевича правнука великаго князя Василя Васильевича Темнаго и благоверный его матери княж Андреевы Иванович княгини Еуфросини дан сии воздух на честь и на поклонение всем православным християном и на воспоминание последнему роду в вечный поминок по свои душах и во веки аминь»[561].
Итак, если соотнести храмоздательную надпись с текстами на плащаницах, сделанных в мастерской Ефросиньи Хованской, то можно определить, кого же имел в виду Владимир Андреевич, строя храм «на поминовение родителем». Это прежде всего — его отец — Андрей Старицкий; далее идут не просто «родители», а великие князья (мужская линия), правившие государством: Василий II Темный, Иван III. Такой выбор «родителей» не случаен, как не случайно и то, что в надписи на плащанице, подаренной в Троице-Сергиев монастырь в 1561 г., употреблена необычная для удельного князя формула: «Повелением благовернаго государя князя Владимира Андреевича…» А. А. Зимин, анализируя тексты на плащаницах, писал: «Напоминая таким образом о своем происхождении от великих князей Василия II и Ивана III, старицкий князь тем самым недвусмысленно заявлял свои права на наследование московским престолом: он, так же как и Иван IV, был внуком Ивана III, а прецедент коронации внука великого князя существовал уже с 1498 г.»[562] Если в плащаницах Владимир Андреевич намекал на свое происхождение от великих князей, заявляя свои права на престол, то, посвящая собор святым Борису и Глебу, он создавал памятник, олицетворяющий не только одну из основных христианских добродетелей — покорность, но и символизирующий (от противного), что эта добродетель в «родителех» Владимира Андреевича.
И в мотиве покорности есть нечто вызывающее, ибо клятвопреступник Святополк, убив братьев, стал великим князем. Напрашивается параллель: Андрей Старицкий погиб в 1537 г., обманутый крестоцелованием И. Ф. Овчины Оболенского, который, по всей видимости, получил на это разрешение от самой Елены Глинской[563].
Вполне допустимо, что Владимир Андреевич мог и не знать всех подробностей Старицкого мятежа. Но весьма активную роль во всех делах удельного князя играла его мать — Ефросинья Хованская, которая вряд ли забыла 1537 г. Ведь не случайно в апрельской крестоцеловальной записи 1554 г., взятой с Владимира Андреевича, особо оговаривается пункт, согласно которому удельный князь обязывался донести великому князю на свою мать, если она начнет «умышлять какое-либо лихо»
