Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы - [86]

[474]. Секретарь Свердловского обкома И.Д. Кабаков жаловался, что период бурного промышленного строительства в годы первой пятилетки, совпавший с массовым раскулачиванием, «открыл большие щели для притока» на предприятия в города «чуждых элементов»[475]. Об опасности, которую якобы представляют бывшие кулаки, вернувшиеся из заключения и ссылки, говорил также секретарь партийной организации Туркмении Попок: «Большое количество кулаков прошло через Соловки и другие лагеря и сейчас в качестве «честных» тружеников возвращаются обратно, требуют наделения их землёй, предъявляют всякие требования, идут в колхоз и требуют приёма в колхозы. У нас был такой случай, когда сын крупного хана, Хан-Кули, вернулся обратно, разбил кибитку на бывших феодальных землях своего отца, потребовал от аульного совета вернуть ему участок земли «согласно новой Конституции»»[476]. Как показали последующие события, бывшие «кулаки» были одной из главных целей карательных акций 1937–1938 гг.

При обсуждении на пленуме вопросов подготовки к выборам на основе новой Конституции особенно много говорилось об угрозе, которую якобы представляют для советской власти миллионы верующих, и особенно активисты и руководители многочисленных церковных организаций[477]. Перепись населения, проведённая в 1937 г., показала, что среди населения в возрасте 16 лет и старше верующих насчитывалось 57% (56 млн. человек), и это при том, что многие верующие, опасаясь преследований, скрывали свою приверженность религии[478]. Как известно, перепись была объявлена «вредительской» и результаты её стали доступны лишь пятьдесят лет спустя. Однако руководство страны, несомненно, знало о результатах опроса.

Многочисленные «адреса» для проведения чистки предлагали и другие ораторы. Секретарь ЦК компартии Грузии Л.П. Берия сообщил, что только за последний год в республику вернулось из ссылки около полутора тысяч «бывших членов антисоветских партий — меньшевиков, дашнаков, мусаватистов». «За исключением отдельных единиц, большинство из возвращающихся остаётся врагами советской власти, является лицами, которые организуют контрреволюционную вредительскую, шпионскую, диверсионную работу… Мы знаем, что с ними нужно поступить как с врагами», — заявил Берия[479]. Секретарь Восточно-Сибирского крайкома партии Разумов утверждал, что с троцкистами на почве совместного шпионажа в пользу Японии смыкаются «бурятские буржуазные националисты»[480]. Секретарь Московской партийной организации Н.С. Хрущёв жаловался, что в столицу, желая затеряться в большом городе, «пролезают» со всей страны множество людей, «у которых что-нибудь да есть», «пролезают не только люди меченные, но и те, до которых ещё не добрались… Сюда также устремляются исключённые из партии люди»[481] и т.д.

Некоторое время спустя все эти предложения, и даже с избытком, были воплощены в жизнь.

Как показали последующие события, жертвы репрессий прежде всего определялись по анкетным данным. Основанием для расстрела или отправки в лагерь могло быть неподходящее дореволюционное прошлое, участие в гражданской войне на стороне противников большевиков, членство в других политических партиях или оппозиционных группах в самой ВКП(б), факт исключения из партии (по любым, не обязательно политическим мотивам) или «раскулачивания», судимость, «подозрительная» национальность (немцы, поляки, корейцы и т.д.), наконец, родственные, дружеские или просто деловые связи с представителями перечисленных категорий и многое другое. Соответствующий учёт всех этих контингентов населения годами вёлся в НКВД и партийных органах. После команды из Москвы на местах составлялись списки, и по ним производились аресты и расстрелы.

Всё это позволяют рассматривать чистку конца 30-х годов как завершающий аккорд (и в какой-то мере, следствие) репрессивной политики, проводившейся в предшествующие годы. Жестокое противостояние в ходе гражданской войны, репрессии периода нэпа, многочисленные акции конца 20-х—30-х годов — чистки партии и аресты оппозиционеров, коллективизация и «раскулачивание», борьба с «саботажниками хлебозаготовок» и «расхитителями социалистической собственности», аресты и высылки после убийства Кирова и т.д. — затронули многие миллионы людей. Фактически, в число «обиженных», а значит находившихся под подозрением, попала (вместе с семьями) значительная часть населения страны.

С некоторыми из ранее репрессированных власти, как уже говорилось, пытались «помириться». Однако основным методом «решения проблемы» был избран террор. Такова природа любого насилия. Однажды прибегнув к нему, уже трудно остановиться. Произвол порождает противодействие и ненависть, и, чтобы удержаться у власти, диктатура прибегает к более жестокому террору. Беспощадность сталинского руководства подпитывал и своеобразный синдром «неполноценности власти», власти «в первом поколении». Лишь пятнадцать лет прошло со времени завершения гражданской войны, и вожди партии ещё хорошо помнили, как нелегко далась победа, сколь часто стоял вопрос о судьбе нового режима. Многие из них пережили страшные минуты неопределённости и страха за собственную жизнь, и растущая угроза новой войны, а значит, новых испытаний для власти, возвращала к этим воспоминаниям.