Полинька Сакс - [7]

Без сомнения, и тебе надо везде быть с женою. Пора бросить столицу: чего тебе еще ждать? Съездил по шапке двух, трех крючкодеев — и отходи в сторону. Все несчастия твои происходили оттого, что везде умел ты залезть в драку, или, по-твоему, в борьбу. Оставь же все это: ты поработал на своем веку, поживи же для себя; не всякому достается такая миленькая женка. Навстречу какой еще борьбе хочешь ты выйти с нею рука об руку, говоря словами твоего письма? Эка страсть ходить в атаку! Экое юношеское бушевание!.. Музыку сюда, музыку! Пусть сыграет она тебе тот марш, под который в старинные времена отхлопывали мы ногами по вспаханному полю.

Прощай же, пантагрюэлист твой тебе кланяется. Если заедешь ко мне по пути, будет куда поместить и жену твою и тебя: дом у меня преогромный. Право, приезжай, милый Panurge [33], мы посетим оракул дивной бутылки[34] и выспросим его мнение насчет супружества в XIX столетии.

II От m-me Annette Красинской к Полиньке Сакс

Спасибо тебе за письмо, ma petite Paulette [35]. Здорова ли ты, миленький мой персик? Такая ли же ты толстенькая и веселенькая, как в прежние времена? О себе мало хорошего могу пересказать: впрочем, о моем житье-бытье можешь ты спросить у брата, который хотел доставить тебе мое письмо.

Вот ты и рассердилась, я знаю это. Тебе противно видеть бедного моего Сашу. Полинька, пожалей и его и меня: никакое перо не напишет, сколько настрадалась я за это время! И теперь сердце мое совсем испугано, я не могу привести мыслей моих в порядок, а, прости меня, виновата тут немножко и ты.

В Италии брат мой узнал от кого-то из русских, что ты замужем. Сперва он не поверил этому, потом как сумасшедший поскакал в Россию. По делам надобно было ему заехать в Одессу, оттуда приехал он ко мне, не пивши, не евши, не спавши.

Я испугалась не на шутку, когда он вбежал ко мне, худой, бледный, с глазами как огонь. «Правда ли, что она вышла замуж?» — было первое его слово. Я не знала, что отвечать, и залилась слезами. Он упал на стул и несколько минут не мог ничего выговорить. Я, наконец, подошла к нему и поцеловала его. Голова его горела как в огне. Мы с мужем уговорили его лечь в постель; в этот же день открылась у него страшная горячка.

Я просиживала ночи у его постели. Он плакал, метался во все стороны, проклинал свою ветреность, называл тебя не иначе, как своею Полинькою. То хотел он застрелиться, то с восторгом припоминал время, когда он видел тебя в пансионе и по часам говорил с тобою. В первый раз заснул он только, когда кризис болезни миновался: воспользовавшись этим, и я ушла в свою спальню и заснула как убитая.

Вдруг чувствую я, кто-то меня трогает. Просыпаюсь; он стоит передо мною, в сюртуке и каске.

— Сестра, вели же мне дать лошадей, — сказал он, — разве я ребенок, что меня не пускают?

— Зачем тебе ехать? — спросила я.

Он весь вспыхнул и затрясся. Он говорил, что кому-нибудь из двух надо выбраться со света, что Саксу, видно, на роду написано сталкиваться с Галицкими. Я поняла, что он хочет ехать в Петербург и стреляться с твоим мужем.

Долго умоляла я его опомниться: он и слышать ничего не хотел. По счастию, увидел он у кровати моей твой портрет, который с тебя писали, когда тебе было двенадцать лет. Сначала он бросился к нему с ожесточением, схватил его со стола, но, вглядевшись в твои черты, стал целовать его, жать к своей груди. Усилия эти так его ослабили, что мы опять снесли его на постель без труда. Наконец он успокоился, перестал тосковать и как будто привык к мысли, что ты не можешь ему принадлежать. «Все, что мне осталось, — говорил он мне с тех пор, — это изредка видеть ее и молиться за ее счастие».

Боже мой, Полинька, как мне становится грустно, когда я подумаю, что сделалось из этого молодого человека, за которым так гонялись наши дамы, который жил так беззаботно и не знал, есть ли горе на свете…

Перед отъездом его я дала ему это письмо. Ангел мой, пожалей его, присоветуй ему чем-нибудь заняться, обласкай его. Он еще так молод, все это пройдет, он переменится, будет иметь к тебе дружбу… без этого он или застрелится, или попадет в какую-нибудь беду. Пуще всего, не говори твоему мужу, что ты знаешь про всю эту несчастную любовь: избави бог, если они встретятся. Ты не знаешь, какой человек этот Сакс: он погубит бедного моего Сашу. И теперь я ночей не сплю, когда об этом думаю.

Ты пишешь о дуэли, в которой когда-то был замешан твой муж, — я расскажу тебе всю эту историю, чтоб ты поняла, как необходимо тебе беречь моего брата и как может повредить ему излишняя твоя откровенность с мужем.

История эта случилась, когда я только что кончила свое ученье, а ты была еще в средних классах. В то время, по какому-то случаю, много русских жило в Париже, и они, по обыкновению нашей молодежи, сорили деньгами и веселились вволю. Муж твой тоже там жил и рассказывал всем, что учится чему-то, — как будто нельзя учиться у себя дома.

На одном из тамошних театров была в большой моде молоденькая и преизбалованная актриса. Она играла по большей части мальчиков… можешь судить, какого поведения была эта женщина. Почему-то наши шалуны не взлюбили ее, а особенно однофамилец наш Галицкий, не князь, а просто Галицкий, товарищ Саши и приятель его по корпусу. Актриса, по какому-то особенному случаю почувствовав припадок скромности, не пустила к себе Галицкого, несмотря на все его старание сблизиться с нею. То был мальчик бойкий, умный, богатый и вовсе не привыкший к таким отказам. Он подобрал себе компанию из ее противников и решился дать порядочный урок своенравной актрисе.