Полигон - [68]

Мы зацепили пятерых – не знаю, насколько серьезно. Напор огня со стороны противника ослаб, и мы быстро переместились. Через мгновение в то место, где только что была Вязальщица, прилетела граната. Девчонка прыгнула еще дальше, чтобы не зацепило осколками, а я дал короткую очередь в то место, откуда швырнули гранату. Там заорали, крик перешел в вой; несколько раз в меня выстрелили с других сторон, но не прицельно, к тому же я опять отполз.

Бой прервался. Я почти физически увидел, как три оставшиеся в живых фигуры отходят, отползают, вжимаясь в землю и стараясь не шуметь.

– Не дайте уйти! – крикнул я, отпрыгнул, дал очередь. Теперь их осталось двое.

Я поднялся. Вязальщица и Крестовик тоже стояли на ногах, чуть пригнувшись, выпачканные в земле и иголках, и поводили стволами. Я свистнул, показал на пальцах направления отхода противника и дал команду одного оставить в живых. В тот момент я еще сам не знал зачем.

Крестовик ломанулся через кусты, нашел человека; послышался мат и одиночный выстрел. Мы с Вязальщицей, не скрываясь, отправились за вторым.

Это оказалась женщина. Несмотря на рану на бедре, она проворно, змеей, уползала с места боя. За ней тянулся тонкий кровавый след. Я окликнул ее и выстрелил в воздух, но она не остановилась.

Мы были совсем близко. Продолжая ползти, она дважды выстрелила в нашу сторону из пистолета. Вязальщица шарахнулась влево, потом отбросила свой «Кедр», выхватила из ножен на поясе длинный кинжал и прыгнула вперед, на ползущую женщину. Короткая схватка, пара ударов – и победа: враг распластан на спине, Вязальщица сверху, приставив кинжал к подбородку.

Мы с Крестовиком приблизились одновременно.

Немолодое и некрасивое лицо черноволосой женщины (она и одета была во все черное) было искажено яростью и болью. Она билась под сидящей на ее груди Вязальщицей, пытаясь вырваться, несмотря на нож. Глаза горели ненавистью. Вязальщица – даром что тоненькая – держала ее крепко, надавив коленями на предплечья. Суета соперницы ей надоела, к тому же она не хотела показать мужчинам, что плохо справляется; она жестко двинула кулаком левой руки в скулу женщины. Та тихонечко завыла и перестала дергаться.

– Ой! Я знаю эту суку! – радостно сказал Крестовик. – Ильясова баба, из «Воинов Ислама»! – Он подошел ближе и каблуком ботинка наступил на рану женщины. Та завыла громче, потом забормотала что-то, снова завыла. – На кого хайло раззявили, чурбаны?! – заорал он.

Женщина перестала выть, снова заговорила – негромко и быстро, не по-русски, с ненавистью глядя на Крестовика.

– А чего ж вас так мало в засаде? – спросил я, и она тут же оборотилась на меня; речь лилась без пауз, я не понимал ни слова, но знал, что в мой адрес звучат проклятия и угрозы: она словно хотела проговорить их как можно больше до того, как умрет.

Я махнул Крестовику. Тот убрал ногу.

– Это ведь Багира? – спросил я Крестовика, не отрывая взгляда от женщины.

– Она! – радостно подтвердил Крестовик. – Надо же! И нам досталось от праздничного пирога! Прям хоть вертайся к боссу с похвальбой, что мы Багиру поимели! Пускай он об этом Ильясу сообщит!

– Ну, поиметь себя она вряд ли позволит... – Я присел рядом с пленницей. – Одна старая женщина, – сказал я негромко (Багира затихла и пожирала меня своими черными ненавидящими глазищами), – сказала, чтобы я тебя остерегался. Вижу: не напрасно. Но сегодня не твой день. И в моем сердце нет жалости.

Она плюнула мне в лицо. Я вытерся рукавом, поднялся и скомандовал Вязальщице:

– Убей.

Вязальщица молниеносным движением полоснула ножом по горлу Багиры и отпрыгнула в сторону.

Тело женщины сотрясли конвульсии. Она захрипела, зажала длинный разрез ладонями, но от давления кровь хлынула сильнее. Она завозила ногами по земле, не отпуская рану, перевернулась на живот, потом на бок, с трудом вытянула руку, но до пистолета, отбитого Вязальщицей, дотянуться не могла. Еще несколько секунд – и все было кончено: Багира так и осталась лежать на боку, с остановившимся взглядом черных глаз и вытянутой окровавленной рукой.

Мы прошлись по полю боя. Двоих пришлось добить, остальные шестеро – мужчины разных возрастов, все кавказцы – были мертвы.

Вязальщица подобрала автомат и сказала первую фразу с того момента, как мы вышли с территории дачи Топоркова:

– Здесь должны были лежать мы. – Она посмотрела на меня. – Из-за тебя нам повезло?

– Ты что, дура, недовольна? – крикнул ей Крестовик, получил удар в лицо и упал.

– Какая разница... – сказал я устало.

– Еще раз меня ударишь, – сказал Крестовик, поднеся ладонь к носу и проверяя, нет ли крови, – я тебя убью.

– Но почему их было так мало? – Этот вопрос не давал мне покоя. Крестовику я подал руку, но он, хмыкнув, вскочил сам.

Вязальщица огляделась по сторонам, словно удостоверяясь, что мы перебили всех.

– Я знаю. Багира – боевик, но перед нападением на Золотые дачи Ильяс убрал ее – якобы в засаду, даже людей дал. На самом деле хотел уберечь. Никто не думал, что этим путем кто-то станет уходить.

– Уберег!.. – весело сказал Крестовик. – Слушайте, вы идете, вялого вам в зад?! И так сколько времени потеряли!

Пансионат «Лесная быль», стоящий на левом берегу Серебрянки, процветал в советские времена. В восьмидесятых медленно и неуклонно приходил в упадок. С начала девяностых здесь сменилось несколько хозяев, каждый из которых хотел вернуть этим местам прежнюю известность. Кое-кто даже развернул бурную деятельность на территории (приводились в порядок спортивные площадки для игры в теннис и баскетбол) и в самом здании. До конца дело не довелось. Вложения требовались значительные, а гарантировать в дальнейшем их возврат (не говоря уже о получении прибыли) никто не мог.