Полиция - [7]

— Но я больше не хочу видеть этот сон.

Слабая самоуверенная улыбка. Редкие, хорошо подстриженные волосы.

«Добро пожаловать к изгоняющему сны», — подумал Эуне и попытался так же слабо улыбнуться в ответ. На пациенте были костюм в тонкую полоску, галстук в серых и розовых тонах, начищенные черные ботинки. Сам Эуне был одет в твидовый пиджак, под двойным подбородком у него была повязана веселенькая бабочка, а его ботинки уже давно не встречались с обувной щеткой.

— Может быть, вы расскажете, о чем этот сон?

— Я только что рассказал.

— Да, но не могли бы вы привести больше подробностей?

— Как я уже говорил, он начинается с того места, на котором заканчивается «Dark Side of the Moon».[3] Дэвид Гилмор допевает песню «Eclipse»…[4] — Мужчина напряг губы, после чего перешел на такой манерный английский, что Эуне буквально видел, как к этим поджатым губам приближается чашка с чаем: — «And everything under the sun is in tune but the sun is eclipsed by the moon».[5]

— И об этом ваш сон?

— Нет! Да. В общем, в действительности альбом заканчивается так же. Оптимистично. После сорока пяти минут смерти и безумия. И ты думаешь, что все закончилось хорошо. Снова везде царит гармония. Но когда музыка затихает, на заднем плане можно расслышать голос, который что-то бормочет. Для того чтобы разобрать слова, надо врубить звук на полную катушку. И тогда они становятся очень хорошо слышны: «There is no dark side of the moon, really. Matter of fact, it’s all dark».[6] Она вся темная. Понимаете?

— Нет, — ответил Эуне.

По учебнику он должен был бы спросить: «Важно ли вам, чтобы я вас понял?» — или что-нибудь в том же духе. Но он не мог себя заставить.

— Зло существует не потому, что все вокруг злые. В космосе царит мрак. Мы рождаемся злыми. Зло на самом деле естественно. А иногда кое-где появляется крошечный свет. Но только на время. Потом нам приходится возвращаться во мрак. Вот что происходит в моем сне.

— Продолжайте, — попросил Эуне, повернулся вместе со стулом к окну и задумчиво посмотрел на улицу.

Задумчивость была призвана скрыть тот факт, что ему захотелось увидеть что-нибудь, помимо лица собеседника, выражающего смесь жалости к себе и самодовольства. Мужчина, без сомнения, считал себя уникальным. В такой случай психолог мог бы вцепиться зубами. И этот мужчина, без сомнения, раньше обращался к психотерапевту. Эуне посмотрел на сторожа автостоянки, ходившего по улице вразвалочку, как шериф, и задумался о том, кем еще мог бы работать Столе Эуне. Он быстро сделал вывод. Никем другим. Кроме того, он любил психологию, любил маневрировать между областью изученного и неизученного, комбинировать свой тяжелый балласт фактических знаний с интуицией и любопытством. По крайней мере, в этом он убеждал себя каждое утро. Так почему же он сидит здесь и единственное, чего он хочет, — это чтобы пациент заткнулся и навсегда исчез из его кабинета и его жизни? Что было причиной: пациент или работа терапевтом? Изменения начались после того, как Ингрид поставила ему плохо скрытый ультиматум. Ей хотелось, чтобы он меньше работал и больше времени проводил дома с ней и дочерью Авророй. Он перестал заниматься отнимающими много времени исследованиями, отказался от работы консультантом в отделе по расследованию убийств и от чтения лекций в Полицейской академии. Стал настоящим терапевтом с нормированным рабочим днем. Казалось, он правильно расставил приоритеты. Ведь о чем из того, от чего он отказался, стоило бы жалеть? Скучал ли он по составлению психологических портретов больных душ, совершавших такие страшные преступления, что он порой лишался сна, а если ему в конце концов удавалось уснуть, то его будил телефонный звонок от Харри Холе, требовавшего немедленных ответов на невозможные вопросы? Скучал ли он по тому, как Харри Холе превратил его в подобие себя самого, в изголодавшегося, невыспавшегося, параноидального охотника, который мог обругать любого, кто мешал его работе над тем единственным, что он сам считал важным, и который медленно, но верно отталкивал от себя коллег, родных и друзей?

Да, черт возьми, он скучал по всему этому. По важности работы, которую он делал.

Он скучал по ощущению, что спасает жизни. Раньше он спасал жизни нерационально мыслящим самоубийцам, в беседах с которыми у него иногда возникал вопрос: если жизнь причиняет ему столько боли и мы не можем это изменить, почему бы просто не позволить этому человеку умереть? Он скучал по активности, по возможности вмешаться и спасти невиновных от виновных, сделать то, чего не могли другие, потому что он, Столе Эуне, был лучшим. Вот как просто. Да, он скучал по Харри Холе. Он скучал по телефонным звонкам этого высокого, угрюмого, спившегося мужчины с большим сердцем, который просил или, точнее, приказывал Столе Эуне послужить всеобщему благу, требовал, чтобы он пожертвовал семейной жизнью и ночным сном ради поимки отбросов общества. Но в отделе по расследованию убийств больше не служил старший инспектор Харри Холе, а другие ему и так не звонили. Взгляд Столе снова скользнул по газете. Информация о пресс-конференции. С момента убийства полицейского в Маридалене прошло почти три месяца, а у полиции по-прежнему нет ни ниточки, ни подозреваемого. Именно по такому делу они раньше связались бы с ним. Это убийство произошло на том же месте и в тот же день, что другое, старое нераскрытое убийство. Жертвой стал полицейский, участвовавший в расследовании того, старого дела.