Полиция - [172]

Харри уселся, сделал глоток кофе, посмотрел на труп в прихожей, а повернувшись обратно к столу, увидел в глазах Ракели вопрос: почему он до сих пор не позвонил в полицию?

Харри сделал еще один глоток, кивнул на пистолет «одесса», лежащий на столе, и посмотрел на нее. Она была умной женщиной, поэтому ей просто надо было дать немного подумать, и она придет к тому же выводу: как только Харри позвонит, он отправит Олега в тюрьму.

И тогда Ракель медленно кивнула. Она поняла. Как только криминалисты проведут экспертизу «одессы», чтобы удостовериться, что пуля, которую судебные медики вынут из головы Фолкестада, выпущена именно из этого пистолета, они немедленно свяжут его со старым убийством Густо Ханссена, а пистолет, из которого застрелили Густо, так и не был найден. К тому же не каждый день — и даже не каждый год — людей убивали пулей из «макарова» девять на восемнадцать миллиметров. И когда обнаружится, что этот пистолет можно привязать к Олегу, его снова арестуют и на этот раз будут судить и осудят на основании того, что для всех в зале суда будет являться неопровержимыми изобличающими его доказательствами.

— Делайте то, что должны, — сказал Олег.

Он уже давно разобрался в ситуации.

Харри кивнул, не отводя глаз от Ракели. У них должно быть полное согласие. Им необходимо принимать общие решения. Как сейчас.

Священник закончил чтение Библии, предложил присутствующим сесть и прокашлялся. Его просили не произносить длинных речей. Харри следил за тем, как двигаются губы священника, видел покой на его лице и вспоминал, что такой же покой был на лице Ракели в тот вечер. Выражение покоя появилось у нее после того, как она плотно зажмурила глаза, а потом открыла их. Как будто сначала хотела удостовериться, что это не кошмарный сон, из которого можно выбраться, проснувшись.

— Что мы можем сделать? — вздохнув, спросила она.

— Сжечь, — сказал Харри.

— Сжечь?

Харри кивнул. Сжечь. Как поступал Трульс Бернтсен. Разница только в том, что сжигатели вроде Бернтсена делали это за деньги. Вот и все. Совсем небольшая разница.

И они начали действовать.

Он сделал то, что должен был. Они сделали то, что должны были. Олег убрал машину Харри с улицы в гараж, Ракель упаковала труп, закрутив его в мусорные мешки, а Харри сотворил импровизированные носилки из брезента, веревки и алюминиевых труб. Положив тело в багажник, Харри взял ключи от припаркованного на улице «фиата», и Харри с Олегом на двух машинах поехали в Маридален, а Ракель принялась замывать пол и убирать следы.

Как они и ожидали, дождливым вечером в Грефсенколлене было безлюдно, и все-таки они пошли по одной из маленьких тропинок, чтобы быть уверенными, что никого не встретят.

Нести труп под дождем было скользко и тяжело, но зато вода должна была смыть их следы. Харри надеялся, что с трупа тоже смоются все следы, которые могли бы указать на то, что его принесли сюда из другого места.

Почти час они искали подходящее место, где собаки не сразу, но довольно скоро найдут труп по запаху. К тому моменту пройдет столько времени, что все технические улики будут уничтожены или сильно повреждены, но не так много времени, чтобы общество затратило слишком большие ресурсы, охотясь за убийцей. Харри чуть не посмеялся над самим собой, когда до него дошло, что последнее обстоятельство является важным фактором. Что он тоже, несмотря ни на что, является продуктом воспитания, овцой в стаде с промытыми мозгами, социал-демократом, которому становится физически больно, если он вспоминает, что не выключил свет перед тем, как лечь спать, или выбрасывает в лесу пластик.

Священник завершил свою речь, и девушка, подружка Олега, запела с балкона песню Боба Дилана «Boots of Spanish Leather».[79] Так захотел Харри, а Ракель одобрила. В речи священника много говорилось о значении сотрудничества в браке и мало — о лике Божьем. Харри вспомнил, как они освобождали тело Арнольда от мусорных мешков, как укладывали его в позу, казавшуюся логичной для человека, пришедшего в лес, чтобы всадить пулю себе в висок. Харри знал, что он никогда не будет спрашивать Ракель о том, почему она, перед тем как спустить курок, приставила пистолет так близко к виску Арнольда Фолкестада, а не поступила так, как поступили бы девять человек из десяти, — не выстрелила ему в затылок или в спину.

Конечно, она могла бояться, что пуля пройдет сквозь него навылет и попадет в присевшего Харри.

А еще могло быть и так, что ее быстрый, почти пугающе практичный ум успел подумать о том, что должно произойти после этого, что для спасения всех их необходимо замаскировать случившееся. Переписать правду. Самоубийство. Женщина, стоящая рядом с Харри, вполне вероятно, успела подумать, что самоубийцы не стреляют себе в затылок с расстояния полуметра, а при условии, что человек — правша, как Арнольд Фолкестад, стреляют себе в правый висок.

Вот такая женщина. Все, что он знал о ней. Все, чего он не знал о ней. Потому что один вопрос ему пришлось задать себе после того, как он увидел ее в действии, после месяцев, проведенных в обществе Арнольда Фолкестада, и после сорока с лишним лет, проведенных с собой: насколько хорошо можно узнать человека?