Полиция - [23]

Она видит, как арестант садится обратно в машину.

23

Она не может в это поверить. У нее кружится голова. Ей хочется надавать ему пощечин. Она отворачивается, чтобы не видеть, чтобы ее коллеги не сразу поняли, в чем дело, чтобы прийти в себя, еще хоть на миг сохранить надежду, дать ему последний шанс.

Эрик беспокойно меряет шагами тропу. Развернувшись в очередной раз, он поднимает глаза на машину, удивляется, что их пленник сумел бесшумно раствориться в лесу. Но вот и он замечает, что таджик сидит внутри, на своем месте.

Дверцу за собой он не закрыл.

У Эрика темнеет в глазах, как будто бы это его выплюнула в черноту раскрытая настежь дверца машины. Он чувствует, как ему передается замешательство, которое испытывает их пленник. Теперь ему тоже кажется, что эта дверца ведет в никуда. Теперь его тоже пугает свобода – такая хрупкая, непрочная, такая требовательная. Птичка не вылетела. Этот иностранец так безропотен, так безразличен к собственной судьбе, что он никак не может до конца в это поверить. Он, Эрик, дал волю чувствам, погрузился в мечты о переезде, о доме с садом, стал строить воздушные замки – так лошадям отстегивают корду и дают порезвиться, ведь всем приятно помечтать о свободе и независимости. Приятно иметь возможность в любой момент сказать: я всё. Если захочу, завтра же все брошу. Это вполне себе обязательное условие, оно позволяет нам продолжать работу, помогает в нужные моменты делать перерывы, восстанавливать равновесие. Он едва не сбился с пути, но задержанный мягко поставил его на место. Нежелание этого человека бежать звучит как приказ, как требование собраться с мыслями, прийти в себя. В голове с каждой минутой проясняется. Он словно очнулся только сейчас, в этом лесу: он позволил ситуации одержать над ним верх, потянулся за картинкой, за запахами, потому что они в тот момент показались ему красивыми, но теперь едва ли не стыдится этого. Он обнаружил часть себя, которая внушает ему тревогу. Как он мог до этого дойти?

Замысел его коллег постепенно вырастает перед ним во всей своей неприкрытой простоте. Чтобы он да оказался плохим полицейским? Он, человек, на которого всегда может положиться начальство? Он на миг потерял себя, ненадолго сбился с пути, ослепленный их невообразимым планом, отравленный их коварными вопросами, их расстроенным видом, их соображениями морали.

Они отступили от приказа.

Они пытаются его забыть, отказаться от его выполнения, хотя приказ – единственное, чем все они должны руководствоваться. Прекраснодушные идеи, на которые они, сами того не осознавая, ссылаются: демократия, правовое государство, о которых они, очевидно, думают, – все это начинается с повиновения приказу. Они – звенья иерархической цепи, идущей от охранника к министру. Если они ломаются, выпадают, то страдает вся система управления, вся структура в целом. Во что он впутался? Как он мог так легко сдаться? Стать их сообщником? Это на него совсем не похоже! Он отключил радио из удальства, желая, подобно Аристиду, пощеголять тем, какой он крутой мужик, какой поборник прав человека.

Виржини и Аристид ни о чем не сговаривались, он в этом уверен. Они тоже поддались порыву. Он вдруг понимает, что Аристид совершенно потерял голову из-за этой маленькой дурочки. Аристид разглагольствует! Аристид изображает великодушного полицейского! Правда в том, что в последнее время он тоже сам не свой. Коллеги поговаривают, что Аристид сейчас не в форме. Но только теперь, задумавшись об этом, Эрик понимает, как все очевидно. Аристид просто красуется перед ней. Он теперь даже имя свое не вспомнит! Поставить на кон свою честь и репутацию на простейшем пути из Парижа в аэропорт Шарль-де-Голль. И ради чего? Ради улыбки и красивых глаз? Им сообщили место, роль, задание: сопроводить человека из пункта A в пункт Б. Их это расстроило – и что с того? Каждую неделю из страны выдворяют две сотни человек. И тут вдруг трагедия? Он вспоминает, что Виржини и Аристид моложе него. Они – другое поколение, они индивидуалисты. Они выросли в обеспеченных семьях. Когда доходит до дела, они прячутся по углам – вот и весь сказ.

Они еще успеют покончить с этой клоунадой. Он медленно идет к машине, огибает ее, закрывает дверцу со стороны таджика. Без всякой паузы подходит к водительскому месту, садится за руль, трогается, включает фары, пытается развернуться и одновременно собраться с мыслями, унять гнев. Виржини и Аристид забыли, что они представители сил правопорядка. Им не нравится слово «силы»? Или, может, слово «порядок»? Как же просто уйти от прямого ответа. Каждый хочет торжества закона для других и свободы для себя! Общество значит больше, чем отдельный человек. Он поворачивает колеса в одну, затем в другую сторону, словно веря, что каждое его движение, каждое перемещение даже на миллиметр возвращают его обратно к принципам, которых он привык придерживаться.

– Что ты делаешь? – говорит подошедший Аристид.

Он ходит вокруг машины, следя за тем, чтобы Эрик не наехал ему на ноги.

– Мы едем в аэропорт. Садитесь.

– Что это с тобой?

– Засуньте в задницу свои моральные терзания и садитесь. Это такое же задание, как и все прочие. Если твоя работа состоит в том, чтобы выполнять приказы, а ты их не выполняешь, пора увольняться.