Полёт одуванчиков - [3]

— Я, мать, не подарок! Я, если что не по мне, искрить начинаю. А где искра, там короткое замыкание.

Даше бы посмеяться вместе с ним, а она, пунцовая, выскочила из своей комнаты:

— Сколько мы вам должны?

— Да разберёмся…

Электрик, конечно, растерялся.

— Мама, прошу тебя, расплатись с человеком, он свободен. Больше мы в его услугах не нуждаемся.

— Ну и зануда у тебя дочка, мать. Такие, как она, в старых девах остаются.

Хлопнул дверью. Мама надулась. Даша закрылась в своей комнате.

До вечера они не разговаривали. Потом мама виновато поскреблась в дочкину комнату. Тогда Даша очень строго с ней поговорила:

— Не вмешивайся. Я тебе запрещаю.

Сейчас, после Катиного дня рождения, Даша вспомнила слова балагура электрика про старую деву. Прав… Из пяти молодых людей, Катиных знакомых, один, это было видно невооруженным глазом, благоволил к хозяйке. Принёс ей розы, сидел рядом, а когда до него дошла очередь произносить тост, изрёк, многозначительно взглянув на Катю:

— За любовь…

Была ещё семейная пара. Недавно родился ребёнок, оставили с бабушкой, но сидели как на иголках. Ушли рано. Остальные трое — холостяки, один, правда, был женат, но разошёлся с женой, как он сам сказал, «по принципиальным соображениям».

— Как это? — поинтересовалась Даша.

Лучше бы не интересовалась. Парня как прорвало. Он подсел к Даше и стал рассказывать, рассказывать. О том, что жена вставала позже него и ему самому приходилось готовить завтрак, про то, как она, хлебом не корми, любила болтаться по магазинам. Про то, как не захотела рожать ребёнка, как ночами сидела в «одноклассниках», как задумала одна ехать на курорт…

— Тут моё терпение лопнуло. Я спросил себя: «ты мужик или кто»? Тебе сели на шею, а ты терпишь. Ребята подтвердили: ты, Боря, влип. Я ребятам верю.

— Выгнал? — Даша устала слушать и подталкивала Борю к развязке.

— Сам на курорт уехал. Собрался и… По полной программе оторвался.

— Она простила?

— Простила! Она и слов таких не знает. Собрала вещи и к маме. Приезжаю с курорта, записка — «больше терпеть не могу». Это она-то терпела!

«Интересно, зачем они тогда поженились? — думала Даша. — Ведь сразу видно — разные люди, ведь белыми нитками шито. Поженились и мучили друг друга. Как о враге сейчас о ней говорит. А ведь, наверное, любил. Куда что делось?»

Даша предполагала, что Боря, рассказав о своих сердечных переживаниях, станет проявлять к ней интерес. Такое часто бывает. Мужчина любит поплакаться женщине на свою несчастную жизнь, прежде чем начать эту женщину завоёвывать. Даше всегда были неприятны такие мужчины, они казались ей инфантильными хитрецами. Она презирала их. Но к Боре отнеслась снисходительно. Ей просто хотелось внимания. Пусть только сейчас, на Катиной вечеринке. Доказать хотелось самой себе, что всё-таки внимание на неё обращают. Пусть даже такие, как Боря, ей-то что? Завтра она про него благополучно забудет.

А Боря, поплакав в Дашину жилетку, утёрся и подсел к Танечке, которая, похихикав над анекдотом, предложила выпить «за дружбу». Домой они ушли вместе.

Два других парня — один оказался спортсменом, другой занимался строительством — откровенно скучали. Даша была им абсолютно неинтересна. «Вот такая весёлая получилась вечеринка, моя дорогая мамочка», — думала Даша, засыпая в своей уютной комнате с маленьким ночником на прикроватной тумбочке. Кроме ночника, на тумбочке — фотокарточка в рамочке из ракушек. Такие рамочки продают в сувенирных лавках в Крыму. Папа с мамой возили пятилетнюю Дашу в Евпаторию. Даша в маминой шляпе с широкими полями. Она морщит нос и хохочет. Даша смотрит на себя и в который раз удивляется: она совсем не похожа на родителей. Особенно сейчас, когда ей двадцать пять.

Илья возвращался из командировки. Измучился, устал от недосыпа. Его, как фотокорреспондента, послали в Краснодар на кинофестиваль. Пришлось помотаться. Киношники народ необязательный, договорятся о встрече и забудут. Илья нервничал, отлавливал их по кафе и барам, а они ещё и пальцы гнули:

— Так не пойдёт, не тот ракурс, надо переснять.

Но теперь всё. Завтра утром Москва. Ночь в поезде и он — дома. Соскучился по детям. Ждут. Он обещал им подарки. Какое счастье — впереди два выходных, он дома, он с детьми.

Илья человек домашний. Любит поваляться на диване с книгой, любит попялиться в «ящик» да повозмущаться: «нечего смотреть, совсем нечего», любит нырнуть в Интернет и, забыв обо всём, запутаться в его паутине. А ещё он любит рисовать с детьми. Расстелить на полу рулон старых обоев, и творить, и фантазировать, и переживать счастье совместного с детьми созидания.

— Море! Краску синюю срочно! Гриша, синюю краску я сказал! Так. Волны! Смотрите, как они пенятся. Немного белой, совсем немного… Анечка, боишься? Девочкам положено бояться, на то они и девочки. Но Гриша спасёт тебя от морского шторма, он нарисует корабль, большой, красивый, а на нём капитана. Вот он! Борода, трубка…

— Он курит? — Анечка важно поджала губы, — мама сказала, курить грех.

Илья курит, и он промолчал. Да, они с капитаном грешники. Сколько пытался бросить, хватало на дня два, не больше, и опять подкатывало к горлу такое нетерпение закурить, что всё остальное казалось незначительным и мелким. Он скрывает это от детей, старается скрыть. Ночью, когда дети уснут, выходит на балкон. Жена просыпается, ворчит: