Полёт одуванчиков - [21]

— Одуванчики-выскочки, — говорит Вика сама себе тихо.

Но у Гриши ушки на макушке. Его хлебом не корми, дай порассуждать.

— Они плохие? — спрашивает он маму.

— Хорошие, видишь, как с ними весело стало.

— Выскочки плохие, нам Зоя Павловна в садике говорила.

— Есть выскочки плохие, есть хорошие. Одуванчики-выскочки хорошие. Они очень торопились порадовать людей, вот и выскочили из-под земли на свет Божий.

Гриша молчит. Размышляет.

— Мам, люди летают? — это уже Анечка.

— Летают. На самолёте, на парашюте, на дельтаплане.

— Нет, сами, ну, как птицы?

— Сами нет, так Бог захотел, птицам дал крылья, человеку ноги.

— А одуванчики летают?

— Летают.

— Мам, да не летают они, ты зачем вводишь Аню в заблуждение?

Ну и пижон этот Гришка. Ишь, как изъясняется, — вводишь в заблуждение.

— Гриша, я говорю правду, одуванчики летают. Сейчас они жёлтенькие, потом превратятся в пушистые шарики, ветер подует, они и полетят, высоко, быстро.

— Куда?

— Куда захотят. Вон сколько места кругом.

— А до Америки долетят?

— В Америке свои одуванчики, зачем там ещё и наши?

— А до папиной работы долетят?

— До папиной работы долетят…

Дети привыкли, что у папы много работы, и он приходит домой редко.

Рассуждать надоело, и помчались брат с сестрёнкой вниз с пригорка, Анечка неслась впереди, Гриша за ней, а Вика устроилась удобнее на пеньке и достала вязание.

Она вязала свитер старшему батюшкиному сыну Алёше. Через несколько дней после похорон Вика подошла к отцу Леониду:

— Простите меня, я могу вам чем-то помочь?

Отец Леонид не стал отнекиваться.

— Спаси Господи, Виктория, ко мне мама переезжает из Воронежа, полегче будет.

— Я вязать могу, хотите, что-нибудь детям свяжу?

— Алёшке! Алёшке надо бы свитерок, а то на нём всё горит.

Вот и вяжет она Алёшке свитерок, под солнышком, в компании весёлых выскочек-одуванчиков.

Илья не заходил давно. Уже стала волноваться, не случилось ли чего.

После той проповеди отца Леонида в день смерти матушки что-то в Вике поменялось. Она увидела перед собой мужественного человека, который настоящую, не придуманную беду встретил достойно, как волю Божию. Рядом с батюшкиной бедой её собственные жизненные коллизии измельчали в одночасье. Она хорошо помнит, как прояснилась её голова, и сразу после проповеди Вика сказала сама себе: «Виктория Павловна, хватит играть в православие. Заигралась ты, а по сути, ещё и одного часа жизни не была христианкой. Зачем ты тратишь время и ходишь в церковь? Чему ты научилась там? У тебя украли кошелёк, а ты бьёшься в истерике, как будто цунами слизал с лица земли твой роскошный замок. У тебя вскочил прыщик на носу, а ты под общим наркозом ложишься на операционный стол. Что ты колготишься? У тебя все живы, твои дети здоровы! А ты взвалила себе на плечи груз придуманных трагедий, горбишься под ним, стонешь, возненавидела весь мир. Ходишь, совета ищешь, а совет один: стань христианкой. Не на словах, на деле. Перестань хныкать, лучше помоги тому, кому в сто, двести раз хуже, чем тебе. И научись благодарить Бога за то, что имеешь».

Вика подняла глаза от вязания и уткнулась ими в жёлтое одуванчиковое безбрежие. Вот уж будет весело, когда они полетят. Наперегонки. Кто куда. А пока таращатся на мир, изучают. Чем не птицы? Пока в гнезде, а летать выучатся, поминай как звали.

С прогулки вернулись уставшие, голодные и с твёрдым обещанием мамы ещё раз посетить тот одуванчиковый пригорок.

В субботу вечером Вика пошла на службу. В библиотеку она теперь заглядывала на минуточку, поменять детям книги. Не хотелось ей ничьих советов, не хотелось рассказывать, как она несчастна и сколько терпит.

К концу службы в храм вошёл… Илья. Сначала ей показалось, что это человек, похожий на мужа. Но когда она разглядела его куртку, когда сердце её сжалось от знакомого до боли поворота головы, сомнений не осталось. Илья (!) зашёл в церковь. Вика стояла у окна, Илья пробрался вперёд, левее, он никак не мог её видеть. Муж встал перед иконой Казанской Божией Матери и, не обращая ни на кого внимания, поклонился ей. Стоял долго, прямо, не шелохнувшись. Вика не сводила с него глаз. Если бы ей рассказали, что видели мужа в храме, она бы не поверила, подумала, обознались, но своим-то глазам она верит! Обожгла мысль: ему плохо. Илье очень плохо сейчас, в храм его привело отчаянье. Облилось кровью сердце и жалость, самая обычная, примитивная, бабья жалость подкатила к самому горлу, перекрыв его глубоким горьким спазмом. Илья вымаливает что-то, Илья страдает, Илья надеется на Божию помощь. Господи, помоги Илье! Издалека, от своего окна справа, Вика устремила к Казанской взгляд, исполненный мольбы. Помоги Илье, Господи…

Потом ей стало страшно, что Илья её увидит, подумает, что она выслеживает его. Надо уйти раньше, так будет лучше.

Вика тихонько вышла, а вот на улице почти побежала. Сколько храмов в Москве, а он пришёл именно в этот. Вскочила в троллейбус и только здесь облегчённо вздохнула. Не увидел.

Что у него случилось? Какая беда?

Глава шестая Без Бога не до порога

Колечко, обещанное Божией Матери, Даша дарить передумала. Не пожадничала, совсем нет. Она себе всё надумала, там, в церкви, у иконы. В церкви по-особому думается, жизнь видится совсем под другим углом, невозможное кажется возможным. Но вот вышла Даша из церкви и куда что делось, будто кто посмеялся над ней, поманил, посулил золотые горы, да и оставил ни с чем. Ещё и до дома доехать не успела, а уже знакомая тяжесть лежит на сердце, та самая, с которой она последнее время неразлучна. Врач, конечно же, сказал про чудо ради красного словца. Он специалист опытный и не мог себе позволить жестокую правду. А так вроде и надежду дал. Чудо… Сколько я буду ждать этого чуда? А Илья тоже ждать должен? Даша принимает окончательное решение — проститься с Ильёй навсегда. Она закрутит в себе все гайки, запретит себе плакать, только так — через жестокость она сможет через себя переступить. Маме ничего сообщать не станет, отцу тем более. Она должна сделать это ради Ильи, ради его будущего.