Полет мотылька - [2]

– Чего это ты радио включил? – недовольно буркнул Артем.

– Да я не включал, – Геннадий Павлович как будто извинялся за допущенную оплошность. – Само как-то включилось.

– Снова разводят бузу о генетической чистке, – усмехнулся Артем презрительно.

Судя по тому, как это было сказано, он уже слышал о новой национальной программе.

– Да вроде как о том самом, – не очень уверенно ответил Геннадий Павлович.

Название, предложенное сыном, ему откровенно не понравилось, но как звучало официальное название программы, он вспомнить не мог. По причине того, что резанувшее слух словосочетание «генетическая чистка» было ему незнакомо, Геннадий Павлович чувствовал себя несколько уязвленным, а потому и не стал спрашивать Артема о том, что это означает. Если дело серьезное, он о нем еще услышит. Ну а если нет, так, значит, нечего и голову себе забивать мусором всяким. В конце концов, можно было взять в метро бесплатный выпуск «Нашей России», – уж если рядом с каким делом имя президента оказалось упомянуто, так, значит, в газете о нем непременно напишут. И все же Геннадий Павлович не удержался от осторожного вопроса:

– А что ты об этом думаешь?

Сегодня был четверг, а каждый четверг, если, конечно, не случалось чего-то из ряда вон выходящего, Геннадий Павлович встречался со старыми друзьями, которых знал еще по школе. Традиция этих встреч оставалась неизменной на протяжении вот уже многих лет, а если быть точнее, то без малого четверть века. Четверо друзей играли по мелочи в маджонг, пили кофе или пиво – кому что по душе – и, само собой, между делом разговаривали обо всем на свете. На тот случай, если сегодня зайдет речь о новой национальной программе, Геннадию Павловичу следовало иметь хотя бы самое общее представление о сути предмета, дабы не упустить возможность ввернуть какое-нибудь веское замечание.

– Мура все это, – коротко бросил Артем, натягивая старые залатанные джинсы.

И без чудес сверхпроницательности было ясно – разговаривать он не хочет. Не только на тему новой национальной программы, а вообще. Геннадий Павлович вздохнул обиженно, но осторожно, – так, чтобы Артем не заметил. Он и сам понимал, что тяготит своим присутствием сына. Поэтому по утрам он обычно лежал с закрытыми глазами, делая вид, что спит, до тех пор, пока Артем не уходил на работу, а около семи вечера, когда сын возвращался домой, отправлялся на прогулку – если, конечно, погода позволяла. Что тут скажешь – взрослому парню муторно жить с отцом в одной крошечной комнатке, где даже ширму поставить негде, – все равно что каморка папы Карло, только нарисованного очага не хватает.

Геннадий Павлович вновь осторожно вздохнул, на этот раз с тоской, вспомнив о тех славных временах, когда он работал в строительной фирме, названной по имени своего основателя – чудного толстого венгра Байке Байбаха. Чем именно занималась фирма, понять было сложно. Судя по названию, что-то строила. Что именно, Геннадий Павлович не знал. Он занимался оформлением заказов на расходные материалы – краску, лак, гвозди, линолеум, паркет. Работа необременительная, ответственности почти никакой, а деньги шли очень даже неплохие. Впрочем, тогда все, кто хотел, зарабатывали неплохо. По курортам заграничным Геннадий Павлович особо не разъезжал, но пару раз с Артемом в Болгарию слетал. Золотые Пески, надо сказать, ничем не хуже той же Анталии. И двенадцать лет частной гимназии для сына Геннадий Павлович смог оплатить. Ну, а потом грянул кризис, и все, как и положено, покатилось в тартарары. Фирма «Байбах» вместе с сотнями других, подобных ей, приказала долго жить. Сам господин Байке Байбах отбыл на родину, а его бывшие служащие разбрелись кто куда. После кризиса, понятное дело, индекс личного благополучия граждан Российской Федерации упал до минусовой отметки. Тех сбережений, что имелись у Геннадия Павловича, хватило ровно на полгода жизни в благоустроенной трехкомнатной квартире в не так давно отстроенном высотном доме в районе станции метро «Улица 1905 года». Когда же деньги кончились, пришлось идти в социальную службу. Карточки безработного и справки о том, что сын находится на службе в армии, оказалось достаточно для того, чтобы получить комнатушку в одном из серых восьмиэтажных домов, что составляли новый район дешевых жилых застроек Марьино-3. Спустя полгода вернулся из армии Артем. С тех пор они так и жили вдвоем, стараясь не глядеть друг другу в глаза и почти не разговаривая.

Артем тем временем оделся – синие кроссовки, затертые джинсы, серая майка, – повесил сумку на плечо и окинул быстрым взглядом комнату, словно хотел убедиться, что ничего не забыл.

– Я пошел, – негромко произнес он, бросив взгляд на прячущегося под одеялом отца.

– Давай, – не глядя на сына, глухо отозвался Геннадий Павлович.

Уже взявшись за ручку двери, Артем замер, как будто вспомнил о чем-то.

– Слышь, отец?.. Ты вроде в город сегодня собирался? – спросил он, не оборачиваясь.

Хотя точно знал, что сегодня у отца встреча с друзьями.

Собственно, кроме этих встреч, у Геннадия Павловича уже ничего не осталось. Ему всего-то пятьдесят два года, а он, как старый пень, сидит целыми днями в комнате и слушает одни и те же компакт-диски. Телевизор посмотреть удается и то лишь когда у Сивкина, пенсионера, живущего через три комнаты влево по коридору, случается меланхоличное настроение. Тогда ему становится грустно сидеть перед телевизором одному, и он топает по коридору, толкаясь в каждую дверь, в поисках компаньона. Так ведь даже пригласив к себе гостя, Сивкин все одно смотрел только свои любимые передачи – «Семейное счастье», «Молодожены», «Страна чудес» и «Веселая кадриль». Сивкину-то что, ему через полгода стольник стукнет, ему лишь бы красивую картинку показывали, а о чем речь идет, он все одно не понимает. А у Геннадия Павловича после просмотра телепередач вроде тех, что обожал Сивкин, мигрень начиналась. Но сколько Сивкина ни проси переключиться на новости или хотя бы на фильм какой – ни в какую! Он даже сериал «Тьма над городом», от которого млели все, от мала до велика, не желал смотреть! В фильмах Сивкину не удавалось уловить сюжет, поскольку каждые десять-пятнадцать минут он начинал клевать носом и ненадолго отключался. А новости его раздражали, потому что он не видел на экране ни одного знакомого лица. Сидя в компании Сивкина перед телевизором, Геннадий Павлович начинал и себя чувствовать таким же выжившим из ума стариканом, не способным ни на что иное, кроме как только пускать жиденькие струйки слюны, глядя на молоденьких девиц в купальниках. Встречи с друзьями по четвергам были для Геннадия Павловича той единственной отдушиной, не дававшей захиреть в тесной комнатке с окном, выходящим на зеленый мусорный контейнер, солнце в которое заглядывало – он точно засек! – всего на тридцать две минуты в сутки. Он жил, считая дни, оставшиеся до очередной встречи, на которую, наверное, пополз бы, даже если бы у него отнялись ноги.