Полет кроншнепов - [79]

«Если пастор женится, всем этим фокусам придет конец», — толковали люди, но он не женился, и можно было предвидеть, что в нашем городке он продержится недолго, хотя, как говаривали некоторые, «когда он проповедовал, ангелы небесные заливались слезами». Несмотря на это, голоса его противников звучали все громче и предпринимались попытки привлечь к этому великану внимание других общин, где место пастора было вакантно. Слушать его приходили комиссии, они, несомненно, писали отзывы, состоявшие из одних превосходных степеней, потом его приглашали прочитать пробную проповедь, и он, навязав нам вместо себя на воскресенье какого-нибудь чудака, уезжал — зимой и летом на своем гоночном велосипеде, с облачением в пакете из оберточной бумаги, болтавшемся на руле. После такого воскресенья та, другая община полностью исцелялась от мысли пригласить этого проповедника на свою вакантную должность, а мы, когда через неделю снова видели, как он поднимается на нашу кафедру, — мы были безумно счастливы. Впрочем, от приглашений, которые он все же иногда получал, он отказывался.

Однако его противники не унимались. В истории его пребывания нашим пастором был этап, когда они распространили слух, будто он — племянник Мата Хари[51]. Но это имя ничего нам не говорило, пришлось пасторовым противникам объяснить, что, дескать, это была богомерзкая танцовщица, они даже сумели наложить арест на ее фотографии. Благодаря этому я впервые в жизни увидел картинку с изображением более или менее обнаженной женщины. Как сейчас помню тот миг, когда я в отсутствие отца вынул коричневую фотокарточку из ящика его письменного стола. Я знал, что у отца есть ее снимок, я слышал, как он говорил об этом матери. То, что я увидел на фотографии, было до ужаса греховно — женщина, одетая лишь в цепочки и неопределенного вида куски ткани на груди и внизу живота. И в то же время картинка показалась мне прекрасной, более того — она зачаровала меня. Но я совершенно не мог себе представить, как повернулся бы язык у нашего пастора называть эту женщину «тетя», будь она еще жива. Нет, это было немыслимо, и так думал весь город, до тех пор пока в христианском еженедельнике «Де Спихел» не появился очерк о Мата Хари. Там было написано, темно-бурым по белому, что настоящее имя Мата Хари было Греет Зелле и происходила она из Леувардена. Все сомнения разом отпали. Ведь наш пастор тоже происходил из Фрисландии, и именно из Леувардена. Мы тщательно изучили статью о Мата Хари; как выяснилось, ее расстреляли, ее судьба была столь же трагичной, сколь и волнующей. То, что наш пастор и эта женщина, возможно, были родней, нисколько его не позорило. Наоборот, прибавляло ему исключительности. Он был святой из дурной семьи. Нет, этой дурной женщине было не по силам запятнать его репутацию.

4

Главная причина того, что он продержался у нас так долго, весьма примечательна. Его противники были пожилые старейшины церковного совета и прочие лица избранного круга, все уже в годах; словом, та группа населения, у которой не бывает мопедов. Когда пастор пробыл у нас уже несколько лет, люди стали замечать, что он частенько поздно вечером уезжает куда-то на своем гоночном велосипеде. Крутя педали как одержимый, он катил в сторону деревни Маасланд, но никто не знал, куда именно. Противники пытались преследовать его на машине, но пастор всегда уходил от погони, сворачивая на бечевник. Там машина не проедет. Выследить его на велосипеде было бы нелегкой задачей даже для профессионального гонщика. Таких попыток никто и не делал: всякому было заранее ясно, что они обречены на провал. Нет, только на скоростном мопеде можно было еще попробовать пуститься за ним в погоню. А мопедов ни у кого не было. По крайней мере их не было у старейшин церковного совета.

Но настал день, когда один из самых фанатичных противников пастора, брат Схарлоо, купил себе мопед. Брат Схарлоо был человек средних лет и уже не раз пытался обрести пасторский сан на основании параграфа восьмого (параграф о природном даре, на основании которого и сам пастор Зелле превратился из рыночного торговца в пастора). Но всякий раз его кандидатуру отклоняли, ибо он неизбежно вступал со своими экзаменаторами в перебранку по поводу отдельных деталей, касающихся примирения с богом, милосердия божьего и избранничества. Кажется, во время одного из экзаменов он стукнул Библией по голове какого-то пастора, который расходился с ним во взглядах на разницу между дланью господней и перстом господним в связи с вопросом о предопределении.

Я почти уверен, что Схарлоо купил мопед единственно для того, чтобы выследить пастора. Но даже и с мопедом ему бы вряд ли это удалось, не окажись я таким отпетым дураком. Ну с какой стати я помог ищейке Схарлоо? Я ведь никогда… Но лучше расскажу обо всем по порядку. В то время, когда Схарлоо приобрел мопед, я был влюблен в одну застенчивую и мечтательную девочку, с которой, пожалуй, и десятка слов не сказал за те три года, что был в нее влюблен. Она не отвергала меня, нет, так далеко наши отношения не заходили, просто я для нее словно бы не существовал, а это было гораздо хуже. Я рассказываю об этом потому, что это может послужить оправданием скверной роли, которую я сыграл в истории с пастором и Схарлоо. В те времена я был решительно не в себе. Каждый вечер я ходил или ездил на велосипеде по бечевнику вдоль проток к озеру Боммеер. Теперь, задним числом, я понимаю, что это были прекраснейшие вечера в моей жизни: мне было о чем грустить и все же я не был несчастен, потому что был влюблен; стоял апрель, я проезжал вдоль проток, а с другой стороны поднимался косогор, поросший крупным белокопытником и пышной зеленью купыря. Часто я доезжал до самого конца бечевника, далеко за Стиральной Доской. Бечевник кончается там, где протоки разделяются. Они расходятся, и дальше пути нет. Итак, однажды вечером я находился в том месте, откуда дальше пути нет. Сквозь легкий туман я смотрел на серп луны. Велосипед я положил в высокую траву у протоки. Я пытался вызвать перед своим мысленным взором лицо любимой, но у меня ничего не получалось. Я услышал странный звук, но решил, что это птица, и продолжал мечтать о девочке, в которую влюблен и по сей день. И тут у меня за спиной раздался голос: