Полёт фантазии, фантазии в полёте - [44]

Янош (именно так звали того симпатичного венгра) рассмеялся и сказал:

— Мы не ругаемся, мы просто разговариваем. А почему вы подумали, что мы ругаемся?

— Для русского уха венгерский язык звучит очень грубо.

Кажется, Янош немного обиделся, и, видимо, чтобы развеять мои заблуждения относительно «грубости» венгерского, прочитал стихотворение своего знаменитого соотечественника Шандора Петефи о любви. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не рассмеяться и вконец не обидеть парня, потому что в резких напористых звуках венгерского стиха любовное содержание ну никак не прочитывалось.

После этого случая у меня возник «вечный вопрос»: а как звучит мой родной русский язык для иностранного уха? Какой он — шипящий, певучий, быстрый, мелодичный, резкий? В разных иностранных аудиториях для людей, не знающих русский, я читала русские тексты, в основном стихи Александра Сергеевича, «нашего все». И знаете что? Помимо ответа на вопрос «как звучит для вас русский», выяснилась еще одна интересная вещь: иногда возможно, даже не зная языка, понять содержание текста просто по звуковой оболочке.

Я предлагала послушать два стихотворения Пушкина: «Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна» и «Я вас любил, любовь еще, быть может» с просьбой просто по ритмике, по звучанию определить: какое из них о любви, а какое — о зимней непогоде, снежной буре. Везде: в Англии, в Штатах, в Германии, во Франции, в Канаде, в Китае — результат один, стопроцентное попадание, никто никогда не ошибся.

Вот такая она, «музыка звучащей речи».

Моцарт. Фантазия ре минор

Ну почему она такая добренькая? «Таня, помоги, Таня, принеси, Таня, сделай». Тридцать два года, а так и не научилась говорить «нет». Вот и сейчас: Лондон, Риджентс-парк, семь тридцать утра, четверг, и что она здесь делает? Тащит картину, которую ее московские друзья попросили передать их лондонским друзьям, проживающим в красивом месте с не менее привлекательным названием «Глостер Кресент».

Благо она довольно хорошо знает Лондон и выбрала самый короткий путь через парк, но толку-то — утро туманное, утро седое. В начале осени в Лондоне бывают такие туманы, конечно, красиво, романтично, но ничего не видно: густой утренний туман скрыл все дорожки-тропинки, и только фигуры любителей утренних пробежек иногда возникают из белой пелены. Так, а вот это уже проблема: ее дорожка расходится на целых три, и лишь одна из них приведет к Глостер Кресент, но которая — указателей-то поблизости нет, и спросить не у кого.

Дэвид любил бегать по утрам в Риджентс-парке, можно думать о чем угодно, ритмичный бег сам упорядочивал мысли и всегда подсказывал верное решение. А можно вообще ни о чем не думать, пустая голова так здорово: никаких тебе проблем в адвокатской конторе, которые придется решать в течение дня, только туман, густая белая пелена накрыла все вокруг…

Боже, какое счастье, что он не согласился на уговоры Джейн поехать с ней на показ в Париж. А уж как уговаривала! «Дэвид, ну пожалуйста, ты же понимаешь, как это важно для меня и моей работы, там будут все мои коллеги». Конечно, понимает: пять лет вместе, через месяц свадьба, уже действительно пора, ей тридцать два, ему тридцать пять, чего еще ждать, все всех устраивает, и в Париже можно устроить шикарный предсвадебный weekend.

Только он уже давно обещал на эти выходные приехать к тете Эмили в Торки, у нее день рождения, и не просто так, а юбилей — семьдесят лет. Он в Торки родился и вырос, все летние каникулы проводил с многочисленными кузинами и кузенами в уютном доме тетушки на побережье, так что вопрос выбора — тетя Эмили или Париж — даже не стоял.

Внезапно из тумана возникла стройная женская фигура в светлом плаще. Молодая женщина в растерянности стояла на развилке нескольких тропинок, видимо, не зная какую выбрать. Дэвид остановился, его вежливый вопрос «Can I help you?» явно напугал незнакомку. Ее карие глаза смотрели настороженно, что не помешало Дэвиду заметить, что женщина довольно симпатична: густые каштановые волосы элегантно уложены на затылке, мягкие очертания лица, чувственные губы. «Белоснежка», — отметил Дэвид. По крайней мере, по его мнению, настоящая Белоснежка должна была выглядеть именно так.

Таня, а это была именно она, действительно испугалась — в потной майке с зеленой банданой на спутанных волосах Дэвид был похож на пирата. Из-за зеленой банданы Таня даже сначала приняла его за исламского террориста, в мультикультурном толерантном Лондоне их столько развелось, а после серии летних взрывов особенно страшно, но светлые волосы и серые глаза пирата ее несколько успокоили.

— How can I get to Glouster Crescent?

«Иностранка», — отметил Дэвид. Акцент едва уловимый, но все-таки заметен, и черты лица не английские, скорее похоже на восточноевропейский типаж — полька, румынка? Хотя кто сейчас в этом глобализованном мире может с уверенностью сказать, откуда ты, все и все так перемешались. Не подлежало сомнению лишь то, что это Белоснежка, и он бы не отказался встретиться с ней еще раз.

Передача картины успешно состоялась, Сэм и Ориэл, лондонские друзья Таниных московских друзей, оказались очень милыми людьми, принадлежащими к тому же творческому кругу, что и ее друзья в Москве — картины, выставки, галереи. Креативный подход хозяев к жизни, в том числе к оформлению своего жилого пространства, был заметен во всем: стены украшали многочисленные эскизы театральных декораций, необычные авторские куклы Ориэл и яркие, напоминающие Сарьяна картины Сэма. На самом почетном месте стоял старинный купеческий сундук, найденный их русским другом на какой-то московской свалке и тщательно отреставрированный. «Это же надо было тащить такое барахло в Лондон, заплатив бешеные деньги за транспортировку, чтобы теперь гордо демонстрировать этот раритет гостям», — подумала Таня. Такое почтительное отношение к старине она наблюдала только в Англии, что ж, вызывает уважение, особенно принимая во внимание то, как иногда относятся к историческим ценностям на ее родине.