Взгляд следовал за Гансом, пронзительный и темный. Колени у Ганса подогнулись; он снова сел.
— Скажи мне, Ганс, он же любит — как ты думаешь? Ты как считаешь — он меня любит, просто ждет подходящего момента для ответа — как ты думаешь?
Казалось, всю комнату затянула тонкая дымка.
— Да, — медленно произнес он.
Выражение ее лица изменилось.
— Ганс!
Он дрожа наклонился вперед.
— Ты… ты так странно выглядишь. У тебя дергается нос, и губы трясутся, будто ты сейчас заплачешь. Что…
Польди…
Она вдруг рассмеялась.
— Ты похож на чудного котенка, который у моего папы был.
Он поспешно отошел к окну, чтобы она не увидела его лица. Дождь все еще скользил по стеклу — серебристый, полупрозрачный. В доме напротив зажгли свет; огни мягко просвечивали сквозь серые сумерки. Ах! Ганс прикусил губу. В одном окне ему померещилась… померещилась женщина… Польди в объятиях высокого темноволосого мужчины. А снаружи на карнизе, под дождем, возле молочной бутылки и банки из‑под майонеза сидел и заглядывал внутрь рыжий котенок. Костлявыми пальцами Ганс медленно потер веки.
