Полдетства. Как сейчас помню… - [5]

Шрифт
Интервал



Час я торчал в очереди, потом наполнял все емкости, какие у меня были с собой, под взгляды недовольных соседей, сглатывающих мучительные сухие комки и ласкающих взглядами квасную струю, выбивающую пену в моих банках. «Он чего там, всю бочку хочет скупить? По две емкости в руки, а этот уже три берет!» Разное, в общем, ворчали, но я все равно брал столько кваса, сколько было банок и бидонов, а в конце просил еще и для себя кружечку. Не всегда, правда: важно было поскорее донести ценнейший напиток до нашего рокочущего холодильника и охладить его.

А потом в коридоре раздавался звонок, ради которого все и затевалось. И появлялся папа. В промокшем от пота кителе на спине, с круглым влажным пятном на фуражке, сухой, черный от загара, окруженный ароматом дальних странствий и приключений и с теплыми большими ладонями, которыми он обнимал меня. И всех остальных тоже, но я помню себя… Мама закрывала рот руками – ой, высох-то весь как! А папа уже искал глазами – ну где же! И кто-то подносил ему первую маленькую (литровую) банку с квасом. И он, кажется, выпивал ее всю тут же, в прихожей.

Потом он раздевался, снимал многострадальный китель, рубашку, шел в ванную и долго – до-о-ол-го-о-о – стоял под холодным душем. Папа не раз повторял, что жара страшнее холода, потому что от холода можно спастись одеждой, костром, теплым домом, а от жары скрыться некуда. В моем детстве кондиционеры были не нормой, а исключительной редкостью, да и не работали часто, поэтому, поверьте, он был прав. А на улицах Байконура (и в космосе, куда папа, без сомнений, летал не раз, хоть и не признавался) никаких кондиционеров вообще не было.

Вечером мы все сидели на кухне. Папа допивал остатки кваса, весь в испарине, причмокивая. Мама смотрела на него, пока он делился новостями (за три месяца их оказывалось не так уж и много, но на целый вечер хватало). Потом он растягивался на кровати перед телевизором, где показывали неважно что, а я пристраивался рядом и забрасывал на него ногу, как бы обнимая и одновременно показывая – мое. Теперь, когда мои дети проделывают то же самое со мной, я понимаю, что ему было не очень-то удобно, но детские ноги все равно с себя не сбрасываю: пусть лежат, главное, чтобы детям было хорошо, а вырастут – тоже поймут.

К вечеру весь квас в доме заканчивался, и папа удовлетворенно, но с сожалением отмечал – квас кончился. А это означало, что утром один маленький мальчик снова отправится в очередь – за квасом для папы.

Самое горькое утро

Мой папа, которого внуки называли дедушка Диди, для меня был не просто папой. Когда я был маленьким, то точно знал, что он настоящий разведчик. А может быть, космонавт. И точно йог. Это все – его главные работы, а то, что он военный и утром уходит куда-то и вечером приходит домой уставший, – это только прикрытие. На самом деле он спасает страну и людей каждый день, оттого и усталый к вечеру.

Как я узнал, что он не тот, за кого себя выдает? Не знаю, узнал – и все. Может быть, я уже тогда был внимательным и отслеживал какие-то мелочи. Ну вот, скажем, много ли военных, когда они не на войне, ходят по городу с пистолетом? С настоящим тяжелым боевым ТТ? Понятное дело, что немного, – а мой папа ходил. Тут и глупый енот бы догадался: это потому, что он настоящий разведчик. И пистолет ему нужен, чтобы отстреливаться от врагов. А если он уезжал куда-то, якобы в командировку (ха-ха!), то на самом деле (я знал!) он в это время сидел в какой-нибудь заснеженной землянке в партизанском отряде. Так было все мое раннее детство. Иногда папа менял профессию, становился капитаном и ходил к дальним островам. У него даже была черная шинель, хотя черные есть только у моряков, а на суше у всех серые. Но у папы была черная, потому что так надо было для специальных секретных морских дел.

Из своих поездок дедушка Диди, а тогда просто мой папа, привозил разные диковинные вещи. Часто это были листья невиданных деревьев, или шишки из далекой тайги, или веточки с Балтики, или засушенные, но еще пахнувшие настоящей пустыней травинки. Маме он однажды привез две огромных коробки тюльпанов на коротких жестких ножках. Привез с Байконура, где работал космонавтом (хотя это уже другая, более поздняя и совсем уж секретная история). Не знаю, как передать восторг от соприкосновения с неведомым и головокружительно волнующим – запах трав из далеких чужих земель… Потом я долго бережно хранил эти травинки, пока они не начинали осыпаться и крошиться, но даже тогда они пахли!

Да, мой папа был как тот купец из сказки про аленький цветочек: он всегда и всем привозил диковинные вещи. Я видел его настоящим волшебником, и путешественником, и разведчиком-воином. Именно поэтому я всегда так сильно хотел, чтобы он взял меня с собой. Ну или хотя бы подольше побыл со мной рядом, просто рассказал бы о чем-нибудь.


И вот однажды я узнаю, что мой папа опять собирается в путешествие. На этот раз он ехал в неведомое место под названием Германия. По тому, как все волновались и готовились к той его поездке, я понял, что дело явно сложное, а значит, интересное. Деталей не помню, но к моменту отъезда в нашей комнатке размером с собачью конуру (мы все еще жили в крошечной коммуналке вместе с соседкой) появился даже мой дядя. Ну уж раз его вызвали на проводы, значит, точно должна быть удивительная поездка! А может, страшная и смертельно опасная, с погонями, перестрелками и даже путешествием на подводной лодке через два океана, как у капитана Немо…


Рекомендуем почитать
Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.