Полдень, XXI век, 2011 № 05 - [45]

– Я подумаю, – нейтрально ответила Энн.

– Хорошо. Я снова приду к тебе, и поговорим, – кивнул джинн. Изображение его вместе с чемоданчиком зазмеилось, как воздух над костром, и растворилось. На камне осталась лежать кожаная жилетка. Надо же, могучий дэв жилетку забыл.

Это была последняя мысль Энн перед обмороком. Всё поплыло перед глазами, и кто-то разрезал киноленту её сознания.

Очнулась Энн в середине дня. Солнце калило немилосердно. Кожаная жилетка, по-прежнему валявшаяся на камне, обжигала. Энн попыталась встать, но тут же бессильно опустилась на землю. Солнце выпило силы, пока женщина лежала без памяти. Перед глазами плясали зелёные и лиловые пятна. Энн развязала бурдюк и, то и дело прикладываясь к нему, двинулась – где пешком, а где и ползком – к выходу из лабиринта. То ли от перегрева, то ли от неопытности Энн плохо понимала, что влагу надо беречь. На полдороге Энн подкрепилась сухарями и финиками, от чего жажда вспыхнула с новой силой.

Выбраться на открытое место удалось, но там, казалось, стало ещё жарче. Путь по широкой, голой, усеянной песком равнине был крайне труден. В какой-то момент Энн почудилось, что на горизонте показалась цепочка верблюдов. Она даже как будто услышала позвякивание колокольчиков, но всё – изображение и звук – растворилось в раскалённом, дрожащем от зноя воздухе. Недаром арабы издавна населяли пустыню множеством духов, сбивающих с дороги и сводящих с ума одиноких путников…

На пути торчало сухое дерево без единого листочка, но с большими, толстыми ветвями, дающими тень. Огонь костра мог быть увиден издалека, но Энн не захватила спичек, да и сил обламывать ветки не было. Американка опустилась на землю, прислонившись спиной к стволу, и с горя доела последние сухари и финики. Как же это было опрометчиво… Остатки воды кончились очень быстро, а солнце и не думало закатываться за горизонт. Энн ползала вокруг корявого ствола, каждую минуту меняя место, чтобы уловить скудную тень, которую отбрасывали голые ветви. Он жажды Энн прокусила губу и начала сосать собственную кровь. Так прошло несколько часов. Энн то теряла сознание, то снова приходила в себя, всё более и более слабея. Она понимала, что вполне может умереть от солнечного удара, но на неё уже навалилось ватно-каменное безразличие.

Наконец солнце упало за горы, и вскоре, будто по волшебству, Энн услышала крик верблюда. Слегка привстав, Энн обвела затуманенным взором равнину и прохрипела:

– Воды, воды!..

Верблюд опустился на колени, всадник спешился, и в стремительно густевших африканских сумерках Энн узнала Самеда, муженька беременной Галии. Через несколько мгновений Самед был рядом и обмывал лицо и голову Энн водой. Затем предложил ей выпить глоток. Совершенно высохшее нёбо и острая лихорадка сделали воду горькой, как желчь.

– Слава Аллаху, слава Аллаху, – шептала Энн.

– А что имам скажет? – улыбался Самед, обнимая находку за плечи.

– Что жена скажет? – переспросила Энн, еле шевеля иссохшим по-черепашьи ртом. – Я бы на её месте тобой гордилась!

– Жена-то при чём? – махнул рукой Самед, и американка вспомнила, что перед ней всё-таки мусульманин. – Я про имама говорю!.. Я до чужой женщины дотронулся. Это грех. А тебя имам вообще еле терпит…

Уже в оазисе Энн ощутила смутное беспокойство. Хотелось посоветоваться с кем-то умным. Но имама дразнить не стоило. Да и не был он мудрецом.

Кофейня в оазисе была самая захудалая – внутри не предусматривалось даже скамеек. Сидели на глиняном полу, прихлёбывая чёрный кофе или кышр – напиток из шелухи кофейных зёрен. Заведение называлось «Шарк» («Восток»). Энн как-то проговорилась, что по-английски «шарк» – акула, и с тех пор так прозвали жадноватого кафечи.

Спустя неделю после похода Энн в город мёртвых в кофейню пришёл меддах – сказочник. Ночь мудрец проводил под крышей – кофейня заодно служила и постоялым двором – ас утра присаживался на базарчике и заводил рассказ. Сидел он обычно по-турецки на плетёной из пальмовых листьев циновке. Рядом с собой ставил медную плошку, куда желающие кидали монеты. Одет меддах был в шёлковый синий халат с золотыми звёздами, подпоясанный широким солнечно-жёлтым кушаком. Из-под халата виднелись полотняные шаровары. На голове сказитель носил белый тюрбан, на ногах – обтянутые кожей деревянные дощечки с двумя петлями – большая обхватывала щиколотку, маленькая – большой палец.

В тот день Энн пристроилась к небольшой группке слушателей, узнала много интересного про царицу духов и змей, про султаншу из подземелья, про семерых львов и одного быка, про то, как дэвы в бане дротики кидали… Все сказки учили добру. Наконец народ стал расходиться. Сказитель свернул циновку, взял её подмышку и пошёл в сторону кофейни. Энн последовала за ним, желая и не решаясь начать разговор. В одном из пустых переулков – стояла жестокая дневная жара и люди, как ящерицы, забились в норы-лачуги – мудрец обернулся к чужеземке и вполголоса спросил:

– Что, сестра? Сказку рассказать хочешь? Или совета спросить?

– Да, отец… И сказку, и совета… Одна моя подруга… Тоже американка… Врач… Была в городе духов… Когда-то давно… И там…