Полдень, XXI век, 2011 № 03 - [54]

К чему это я? А к роли Литературы, и в частности Фантастической Литературы, в жизни и судьбах человечества.

Да, все эти произведения имеют фольклорные мифологические корни. Но без таких корней литература нежизнеспособна. Но она же и мифотворна! Она дарует устному, расплывающемуся в народной памяти мифу вечную жизнь. И реальную жизненную силу, способную «овладеть массами».

Священными писаниями они стали именно благодаря этой жизненной силе искусства. Пусть богом вдохновленные или божьим духом проникнутые – ничего против не имею, ибо для меня «Я помню чудное мгновенье», «С любимыми не расставайтесь», «Жди меня, и я вернусь» – тоже божьим духом освященные тексты. Боговдохновленность произведения определяется не церковным собором, уже много веков не способным общего языка найти, а трепетом духовным, от этого произведения возникающим.

И для этого совсем не требуется быть «священным текстом» по жанру, достаточно быть таковым по духу, по жизненной силе.

Слышу, слышу нарастающий праведно-возмущенный, а также негодующий гул блюстителей чистоты жанра со сторон всех жанров:

– и из горних высей защитников неприкасаемости Священных Писаний. Впрочем, Гесиода с Гомером они мне на откуп, пожалуй, могут подкинуть, даже Заратустру, но больше – ни-ни. Хотя Лао-цзы им тоже ни к селу, ни к городу. Да и как не признать «Дао дэ цзин» величайшим произведением литературы?!;

– и из междусобойчика «боллитры», балансирующей на расползающихся льдинах сюра и натурализма и тибрящей у фантастики все, что под руку попадется;

– и из «фантастического гетто», вроде бы когда-то договорившегося религиозную и мифологическую литературу к фантастике не причислять. Но я под этим договором не подписывался и даже не читал оного.

Я открытой душой вижу во всей этой литературе литературу фантастическую. И не вижу серьезных оснований считать ее принадлежащей к иным жанрам. К поджанрам фантастики – пожалуйста, тут возражений нет. Тем более что хорошая фантастическая литература всегда мифологична, а в лучших образцах мифом и является. Соответствующим своему времени. Ибо человек живет не в реальном мире, а в мифическом, сформированном всей ноосферой человечества. Миф – общественно значимая (обществом используемая) личностная (личностью принятая) картина мира. Мироздания в целом. «Научное мировоззрение» тоже является составляющей мифической картины мира. И не последняя заслуга в этом у «научной фантастики». Как проницательно отмечал великий теоретик мифа А.Ф. Лосев, миф вовсе не нуждается в научном обосновании, его задача – снабдить человека пригодной для жизни моделью мира. Как гласит одна из многочисленных формул мифа Лосева: «миф – это жизнь». Разумеется, подобные формулы требуют если и не томов, то многих страниц расшифровки.

Абсолютный миф – это картина мироздания, пригодная на все времена. Относительный миф – картина, меняющаяся вместе с восприятием мира человеком. В том числе и в результате научного познания мира.

Человек живет в относительном мифе, а человечество жаждет абсолютного. И литература по мере сил своих скромных пытается его создать.

Впрочем, литература столь же разнолика и разновелика, как люди.

«Рыночная» литература обслуживает «злобу дня», творя миф относительный и однодневный.

«Исследовательская» (философская не в плане науки философии, а по исследуемым проблемам) литература служит вечности, тщась сотворить миф абсолютный.

Знаменательно, что фантастика держит лидерство и в том, и в другом направлении. Хотя по рыночным достоинствам иногда уступает детективной отрасли.

Давно известно, что зверь бежит на ловца, знающего, где добычу поджидать надо, а всходят зерна, упавшие на подготовленную почву. Так и я «услышал» мысль Николая Бердяева из «Смысла истории» о том, что «в действительности каждое поколение имеет цель в самом себе, несет оправдание и смысл в своей собственной жизни, в творимых им ценностях и собственных духовных подъемах, приближающих его к Божественной жизни, а не в том, что оно является средством и орудием для поколений последующих… Мы должны строить свою перспективу жизни не на перспективе оторванного будущего, а на перспективе целостной вечности…».

В самом деле, кто у нас тут крут настолько, что создал нечто, способное сравниться по силе воздействия на жизнь человечества с «Ведами», Ветхим или Новым Заветом, с «Зенд Авестой», которую мало кто читал, но не знать не может?

Возможно, кто-то и создал, но человечество пока об этом не подозревает.

И еще один аспект «жизни в вечности», касающийся литературы. Чтобы ощущать себя существом вечным, необходимо воспринимать прошлое и будущее человечества, его свершившуюся и вероятную историю, как свое собственное. А собственным оное можно ощутить, лишь прочувствовав его.

Эту сложную задачу и решают многие виды искусств, в частности, относительно прошлого – «историческое фэнтези», реконструирующее прошлое художественно, то есть в состоянии, доступном для сопереживания. Лично я ощутил относительно недавно подобное сопереживание на «исторических фантазиях» Марии Семеновой и Елизаветы Дворецкой. Или читая роман Ивана Наживина «Иудей». В нем, кстати, очень убедительно показан процесс авторского творения религии. А в юности сие переживание посещало меня с историческими реконструкциями Ивана Антоновича Ефремова. Есть множество и других достойных авторов, но мы здесь не рейтинги разрабатываем.