Полдень, XXI век, 2010 № 11 - [31]

Я спросил Сандерса о своей миссии, о ее сути. Все оказалось очень глупо и просто. Человечество должно было освоить космос прежде, чем погубит свою планету. Я должен был заставить людей двигаться в этом направлении. Человечество должно было раньше попасть в космос, чем построить адронный коллайдер и изучить какие-то там поля, названия которых я так и смог запомнить. Сандерс говорит, что шансы невероятно малы, но все же они есть, эти шансы. И меня посылают обратно не потому, что они уверены во мне, как будто я Брюс Уиллис, а они — зрители, жрущие попкорн в темноте кинотеатра. Нет. Им не перепадет светлого исправленного мною будущего. Они навсегда уедут по своей временной ветке в ад. Это все делается для того, чтобы человечество могло сказать: «Мы сделали все, что смогли».

Я должен был предсказывать будущее. Ведь я уже прожил жизнь и знаю, что произошло за те полвека, которые были мне отведены. Полвека сбывающихся предсказаний — это должно повлиять на людей. Таким образом моя цель — стать известным и овладеть общественным мнением. Я должен был стать пророком и говорить людям о будущем.

Я дал согласие, ибо не мог этого не сделать. Меня реанимировали именно ради этого, и больше я никому не нужен в 2522 году.

Так я впервые пошел по этому коридору, по которому иду сейчас. В душе бурлила дикая радость… Нет ничего прекраснее того момента, когда явь совпадает с воспоминаниями.

А потом я попал в комнату перемещения во времени, на которой и закончилось мое пространственное перемещение по миру 2522 года. Оттуда началось путешествие временное. Мне сказали, что постараются переместить меня в мой ранний, но сознательный возраст. Еще мне сказали, что невозможно переместить человека в точную дату, потому что дата — это условность. Но можно отправить человека в какой-нибудь его возраст, трудно угадать в какую именно дату я попаду, да и какой именно датой можно ознаменовать начало «раннего, но сознательного возраста»?

Путешествие во времени похоже на эвтаназию: тебя кладут на кровать и делают укол, от которого все темнеет и…

Звенит будильник.

В первый раз я проснулся и нашел себя в своей собственной комнате… В детской комнате. Я снова стал школьником… Потом, когда я поступлю в университет, я потеряю возможность называть комнаты, в которых буду жить, своими: всю оставшуюся жизнь мне придется доживать на съемной жилплощади. В ванной я подошел к зеркалу, увидел себя и заплакал. Вы бы удержались?

Признаюсь, я поступил глупо, когда задал эти вопросы родителям: «Какой сейчас год?»; «В каком я классе?» и т. д. Только потом, в следующие возвращения, я понял, что проще посмотреть на календарь и в дневник…

Пятидесятилетний мальчик…

В школе я чувствовал себя педофилом… Я не был ребенком, а мои сверстники были. При встрече можно было получить чем-нибудь по голове или по заднице, на переменах они прятались, для того чтобы покурить, на уроках боялись взгляда учителя. Очень трудно снова стать ребенком, прожив перед этим полвека.

Ни хрена у меня не получилось. Прости, Смитти. Когда впервые вы отмотали мою жизнь назад, я честно пытался выполнить возложенную на меня миссию… Я попал в восьмой класс и понял, что напрочь забыл, что значит быть восьмиклассником. Это и есть так называемый «ранний, но сознательный возраст», так ведь, Смит?

Они сразу заметили во мне эту перемену. Сразу просекли, что со мной что-то не в порядке. Что я стал каким-то другим. Имея высшее гуманитарное образование, я загонял учителей по литературе и истории в тупики. Точные науки школьного уровня также не были сложны для меня. В моем лексиконе появились слова, которых в то время еще не придумали.

Они очень хотели узнать причину этой перемены, поэтому таскали меня по психологам. Я молчал у психологов. Или пожимал плечами. В правде не было смысла. Правда могла сделать меня сумасшедшим. Я не хотел этого, ведь у меня была миссия. Я обещал 2522 году спасти человечество… Ничего не добившись, ментальные археологи, в конце концов, оставляли меня в покое. В конце концов, про меня просто стали говорить «феноменальный ребенок».

Да-да… Предсказания. Я должен был привлечь внимание общественности… Первые попытки я начал делать в девятом классе. Все началось с каких-то мелких событий, о которых я помнил, что они произошли в то время. Тогда проблема была в том, что слушателями моими были одноклассники, а их не интересовали глобальные изменения в истории человечества, о которых я знал. Они хотели знать о себе. О том, что ждет их в будущем. А этого я не знал. Мы разбежались после выпускного и, если не считать виртуального общения, больше не встречались. Они все выйдут замуж и женятся — вот и все, что я знал.

Предсказатель — это торговец надеждой. Нет. Это вовсе не человек со знанием будущего. От него, как от ведущего прогноза погоды, ТРЕБУЮТ солнечных дней. Если люди спрашивают о том, что с ними произойдет в будущем, то они просто хотят услышать: «Все будет хорошо». Они хотят услышать, что в будущем их надежды воплотятся в реальность. Что их мечты сбудутся. Это очень по-человечески — жажда спокойствия.

Я оказался хреновым ясновидящим, потому что не мог рассказать ничего толкового этим подросткам, полным надежд. Я не смог пообещать им эстрадной карьеры или места в учебниках по истории. Я ничего не знаю о том, как они умрут или кем будут работать. Да если бы и знал, то что привлекательного я мог им сказать? «Зубной врач, инфаркт», «водитель, отравление», «менеджер по персоналу, автокатастрофа»… Все, что я знал о них и что мог сказать — это то, что они вступят в брак. Вот оно — то главное в наших среднестатистических жизнях, что становится известно окружающим. Все люди рано или поздно вступают в брак. Это закон жизни. Но, несмотря на свою неизбежность, брак считается неким достижением, и об этом принято говорить. На вопрос, как поживает N, нам отвечают, что N женился, если это произошло. Если этого не произошло, нам говорят, что N здоров. Наверное, все оттого, что в нашей жизни, кроме брака, больше ничего не происходит. Или никого больше не волнует ничего, кроме брака. Что касается меня, то в моей жизни не произошло даже этого.