Полдень, XXI век, 2010 № 03 - [21]

Хьюго покачал головой.

— Да, — сказал он. — И нет.

Почему-то Марии была понятна и эта фраза, отрицавшая сама себя.

Хьюго принес рюкзак и, достав черные листы, положил их на белые. Ночь легла на день.

— Мне должны позвонить, — сказал Хьюго. — Еще вчера должны были.

— Кто? — удивилась Мария. — Думаешь, позвонит Говард?

Покопавшись в рюкзачке, Хьюго нашел мобильный телефон.

— Вот голова… Я же выключил его, когда мы вошли в здание ФБР. Представляешь? А я еще удивляюсь, почему нет звонка.

Он включил аппарат, и звонок раздался почти сразу.

— Мистер Мюллер, наконец-то! — хриплый баритон был Хьюго не знаком, но он не ошибся, ответив:

— Прошу прощения, профессор Аллен.

Хьюго включил внешний динамик, чтобы Мария тоже смогла слышать.

— Книга у вас?

— Д-да, — протянул Хьюго, — но…

— Приезжайте, — не пригласил, а приказал профессор и даже не сказал — куда, полагая, что Хьюго сам это знает.

— Я… не один.

— Не имеет значения, — голос был нетерпелив. — Главное — привезите книгу.

— Кто это? — спросила Мария, когда Хьюго нажал кнопку отключения связи. — И почему он говорит, будто…

— Будто имеет право приказывать? Это профессор Генри Аллен, муж нашей директрисы, председатель попечительского совета библиотеки. Он ректор нашего университета, ты должна его знать, он подписывал твое назначение, а профессор имеет привычку лично беседовать с каждым, кого принимает на работу.

— Вспомнила, — кивнула Мария. — Наша, как ты говоришь, беседа продолжалась пятнадцать секунд. Я вошла, он встал из-за стола, высокий, стройный, с усами а-ля Пуаро и трубкой в зубах а-ля Черчилль. «Мисс Барбьери, — сказал он, — рад поздравить, вам у нас понравится, уверен». Кивком дал понять, что аудиенция окончена, я повернулась и вышла.

— В этом весь ректор, — улыбнулся Хьюго. — Резкий, но, говорят, хороший ученый. Я видел его раз пять или шесть. Первый — при таких же обстоятельствах, как ты. А потом несколько раз на заседаниях попечительского совета.

— Он хочет тебя видеть? Зачем?

— Нас, — поправил Хьюго. — Пойдем, ждать ректор не любит. Честно говоря, не понимаю, почему я сразу к нему не обратился. Нет, понимаю, конечно: мне и в голову не пришло, потому что я знал — больше пятнадцати секунд профессор слушать не станет.

В доме на Четвертой Южной улице свет горел только на втором этаже. Хьюго позвонил, и на пороге возник высокий силуэт — осанистая фигура на фоне ярко освещенной прихожей.

Ректор сначала пожал руку Марии, сказал, что она прекрасно выглядит, ей очень идет синее платье, и он надеется, что ее работа по исследованию структуры верований индейцев племени сиу проходит успешно. Повернувшись затем к Хьюго, Аллен сказал жестко:

— Вы должны были сразу обратиться ко мне, а не искать правды в Вашингтоне. Вы действовали, как гуманитарий, в то время, как проблема чисто физическая.

— Я библиотекарь, а не физик, — пробормотал Хьюго, чувствуя, насколько неубедительно звучат его слова.

— Вот именно, — отрезал ректор и, повернувшись к гостям спиной, направился к лестнице. Хьюго и Мария последовали за хозяином, ни разу не обернувшимся, пока они не поднялись на второй этаж, прошли по коридору мимо висевших на стенах картин то ли с репродукциями, то ли с оригинальными работами европейских художников, скорее всего, восемнадцатого века. Мария пробормотала, когда они проходили мимо большой — метр на полтора — картины:

— Господи, Питоккетто, «Портрет монахини».

Показалось Хьюго или на самом деле в одной из комнат, где горел торшер, выхватывая из темноты светлый круг, сидела в кресле и проводила их взглядом миссис Аллен, ничего, однако, не сказавшая и не вышедшая, чтобы присоединиться к гостям.

Кабинет, куда они вошли, был обставлен тяжелой, времен президента Мак-Кинли, мебелью, покрытой темным лаком; плоский экран компьютера на огромном письменном столе выглядел анахронизмом, переворачивая с ног на голову представления о времени и пространстве. Горели бра, создавая такие же тяжелые, как мебель, тени — возникло единство неживого с живым, и Хьюго проникся этим ощущением, когда они с Марией уселись в глубокие кожаные кресла, а ректор занял свое место, утратив величие на фоне стоявшего за его спиной книжного шкафа, к которому у Хьюго мгновенно возникло благоговейное отношение, поскольку он разглядел оригинальные, судя по корешкам, издания Фейнмана, Эйнштейна, Эддингтона и даже сэра Кельвина.

Здесь можно было говорить свободно, даже если ректор начнет надувать щеки и командовать, как он, похоже, привык не только на своем рабочем месте, но и в домашней обстановке.

— Покажите, — Аллен протянул руку и Хьюго, поднявшись, ибо иначе было не дотянуться, вложил в нее черную кипу бумаги.

— Та-а-к, — в левом глазу ректора возникла лупа, подобная той, которой пользуются часовщики — Хьюго не заметил, когда Аллен успел достать ее и нацепить наподобие монокля.

— Та-а-к, — тянул профессор на разные лады, рассматривая черную бумагу, перелистывая черные страницы и щупая черную обложку.

Положив бумагу на стол, он спрятал лупу в ящик и спросил — не у Хьюго, а у Марии:

— Мисс, это ваша находка?

— Да, я нашла книгу на полке с романами Картленд.