Полдень, XXI век, 2008 № 10 - [11]

Короче, вот таким вот образом Волшебник, ранее известный как Полено, потихоньку и аккуратно сгущал краски, и в итоге добился того, что обаяние пропало, а иллюзия осталась. Только уже не прекрасная, а самая обыкновенная, скучная и повседневная иллюзия. Так что спустя неделю король уже и сам не мог взять в толк, что же его так привлекло в этом зауряднейшем местечке и в этой банальной сельской бабе. Решил, в конце концов, что это у него просто настроение было такое лирическое. Собрался да и уехал обратно к себе в столицу. И никогда больше об этой своей поездке не вспоминал.

— Это мне, кстати, напомнило речи одного восточного монаха, — заметил Пеон, — который однажды проповедовал у нас на городском рынке. Он, помнится, утверждал, что вообще вся наша жизнь — это иллюзия. Причём по большей части как раз весьма неприятная. Но вот именно эта самая её неприятность и не позволяет нам раскрыть глаза и увидеть, что на самом деле нет никаких неприятностей — и вообще ничего нет. Вроде как в страшном сне, когда хочешь проснуться — и не можешь…

— Мне лично никакие кошмары не снятся, — усмехнулся Ястреб. — А вот стоит присниться чему-нибудь хорошему, как тут же какая-нибудь сволочь начинает будить. Ну ладно, допустим, весь мир — большая потёмкинская деревня. А на самом-то деле как — всё хорошо?

— А на самом деле всё вообще никак. Потому что на самом деле ничего нет. И даже мы сами — только часть иллюзии, которую сами же для себя создаём.

— Ничего себе! И что же с ним сделали?

— Да ничего. А что можно сделать с тем, кого на самом деле нет?

— Логично. Хотя я знаю парочку королевств, где такого монаха живо казнили бы за подстрекательство к бунту. А то ведь получается, что и государства на самом деле никакого нет, и даже самого короля… Тем не менее, — спохватился Ястреб, — перебивать будешь потом. Слушай дальше. Стоило королевскому кортежу скрыться из виду, как Волшебник, ранее известный как Полено, грохнулся в обморок от недосыпа и перенапряжения. И в тот же миг вся деревня разом пропала, будто бы и не было. Но! Не совсем вся. Осталась та девка, с которой король крутил любовь. Сначала никто даже особо не удивился, думали — ну, смухлевал волшебник, подменил на настоящую. Какая, по большому счёту, разница, раз уж сработало. Но очень уж странно она себя вела — всё сидела неподвижно, уставившись в одну точку, на вопросы отвечала бессмыслицей, ела только с ложечки. А волшебник, очнувшись через двое суток, чуть было снова не потерял сознание — уже от изумления. Потому что на самом деле никого он не подменял и мог поклясться (и поклялся), что сам понятия не имеет, в чём дело. Но случай уникальный — надо пронаблюдать.

Стали наблюдать. А девица по-прежнему не проявляла никакого интереса к жизни, и всё бледнела да бледнела, а потом и вовсе начала становиться прозрачной. В самом буквальном смысле, так что вскоре стало видно, что она — беременная. Переборщил всё-таки волшебник с реалистичностью.

Несмотря ни на что, плод развивался нормально, и в положенный срок родился совершенно обычный мальчик. И с его первым криком мать, даже во время родов не издавшая ни стона, облегчённо вздохнула — и, наконец, исчезла окончательно.

А ребёнок остался. Стали думать, что с ним теперь делать. Всё-таки принц, хоть и незаконнорожденный. В конце концов, отдали на воспитание одной надёжной женщине из маленького городка. Она его полюбила, растила как родного. А он рос совершенно нормальным — ну, не слишком красивым, не слишком здоровым, не особо умным… нормальным, короче. Но вот однажды он как-то провинился — то ли варенье без спросу съел, то ли груш в соседском саду нарвал… все нормальные мальчишки это делают. И она, как все нормальные матери, его наругала. Он весь затрясся, закрыл лицо руками — и она вдруг увидела, что он плачет. Понимаешь? Увидела прямо сквозь ладони.

Короче говоря, оказалось, что парень существует, только пока верит в себя. А стоит ему в себе усомниться — в своей правоте, в своих возможностях, в своей привлекательности — он тут же начинает понемногу исчезать. Это ему от матери передалось.

— Вот бедняга! — посочувствовал Пеон. — Как же он жил-то?

— А ты что, никогда не встречал людей, которые всегда на сто процентов уверены в своей правоте?

Пеон сначала хотел было ответить что-то вроде «да вот хотя бы тебя, к примеру», потом вспомнил своего покойного деда, короля Железная Крыша, и просто кивнул.

— И что — кому жилось тяжелее: им самим или окружающим?

— Ты прав, — признал Пеон.

— Ещё бы! Так вот и этот мальчишка просто приучился никогда в себе не сомневаться. Бессознательно, конечно, — вот как начинаешь прихрамывать, чтобы уменьшить нагрузку на больную ногу. Приучился всегда добиваться своего, любой ценой. Всегда во всём винить других и никого никогда не прощать. Жалеть людей, — он ведь на самом деле добрый был по-своему, — но никогда не прощать. Особенно никогда не прощать тех, кто осмеливался жалеть его самого.

Таким он и вырос, таким и прославился. И по заслугам, пожалуй. Вон, и монах твой учил, что мы вообще все существуем только потому, что в себя верим. Только, конечно, некоторые верят больше, а некоторые — меньше. И те, кто верит больше, те и живут полнее, да ещё и других заставляют жить по-своему. Или умирать…