Полдень в пути - [8]

Светясь на стеклах, в желобах,

Прохладных капель беготней.

Он вымыл крыши, как полы,

И в каждой свежесть занозил,

Тут огляделся — мир дремал,

Был город сделан мастерски:

Утесы впаяны в дома.

Пространства поворот

Блестел бескрайнею дугой.

Земля, как с Ноя, как сначала,

Лежала спящей мастерской,

Турбиной, вдвинутой в молчанье.

ПОВСЮДУ РАННЕЕ УТРО

Свет льется, плавится задаром

Повсюду, и, в себя придя,

Он мирным падает пожаром

На сеть косящую дождя.

Прохожий, как спокойный чан,

Что налакался пива вволю,

Плывет по улице урча,

Инстинкта вверенный контролю.

Мечты рассол в кастрюлях сна!

Скользит с глубоким постоянством

Такого ж утра крутизна

Над всей землей доокеанской.

Но дождь немарный моросит,

Пока богатый тонко спит.

Но цепенеет серый двор,

Лоскутья лиц. Трубач играет.

Постыло лязгает затвор

И пулю в череп забивает.

Он может спать, богач, еще.

Смерть валит сыновей трущоб.

Еще толпится казни дым

От Рущука до Трафальгара,

И роет истина ходы

В слоях огня и перегара,—

Но льется утро просто так,

Покой идет из всех отдушин,

Пусть я мечтатель, я простак,

Но к битвам неравнодушен.

РАВНОВЕСИЕ

Воскресных прогулок цветная плотва

Исполнена лучшей отваги.

Как птицы, проходят, плывут острова

Крестовский, Петровский, Елагин.

Когда отмелькают кульки и платки,

Останется тоненький парус,

Ныряющий в горле высокой реки,

Да небо: за ярусом ярус.

Залив обрастает кипучей травой,

У паруса — парусный нрав,

Он ветреной хочет своей головой

Рискнуть, мелководье прорвав.

Но там, где граниту велели упасть,—

У ржавой воды и травы,—

От скуки оскалив беззубую пасть,

Сидят каменистые львы.

Они рассуждают, глаза опустив,

На слове слепом гарцуя,

О том, что пора бы почистить залив,

Что белая ночь не к лицу им.

Но там, где ворох акаций пахучих,

В кумирне — от моста направо,

Сам Будда сидит позолоченной тучей

И нюхает жженые травы.

Пустынной Монголии желтый студент,

Покинув углы общежитья,

Идет через ночи белесый брезент

В покатое Будды жилище.

Он входит и смотрит на жирный живот,

На плеч колокольных уклоны,

И львом каменистым в нем сердце встает

Как парус на травах зеленых.

Будда грозится всевластьем своим…

Сюда, в этот северо-западный сон,

Сквозь жгучие жатвы, по льдинам седым,

Каким колдовством занесен?

С крылатой улыбкой на тихом лице

Идет монгол от дверей:

«Неплохо работает гамбургский цех

Литейщиков-слесарей».

«И мох и треск в гербах седых…»

И мох и треск в гербах седых,

Но пышны первенцы слепые,

А ветер отпевает их

Зернохранилища пустые.

Еще в барьерах скакуны

И крейсера и танки в тучах

Верны им, и под вой зурны

Им пляшет негр и вою учит.

Но лжет жена, и стар лакей,

Но книги, погреба и латы,

И новый Цезарь налегке

Уже под выведенной датой.

Средь лома молний молньям всем

Они не верят и смеются,

Что чайки, рея в высоте,

Вдруг флотом смерти обернутся.

ЛИСТОПАД

Нечаянный вечер забыт — пропал,

Когда в листопад наилучший

Однажды плясала деревьев толпа,

Хорошие были там сучья.

С такою корой, с таким завитком,

Что им позавидует мистик,

А рядом плясали, за комом ком.

Оттенков неведомых листья

Так разнобумажно среди дач

Кружились между акаций,

Как будто бы в долг без отдачи

Швырял банкир ассигнации.

Был спор за ветер и за луну

У них — и все вертелось,

Но я завоевывал лишь одну —

Мне тоже плясать хотелось.

Времена ушли. Среди леса тишь,

Ветер иной — не звончатый,

Но ты со мной — ты сидишь,

И наши споры не кончены.

То весела, то печальна ты,

Я переменчив вечно,

Мы жизнь покупаем не на фунты

И не в пилюлях аптечных.

Кто, не борясь и не состязаясь,

Одну лишь робость усвоил,

Тот не игрок, а досадный заяц —

Загнать его — дело пустое.

Когда же за нами в лесу густом

Пускают собак в погоню,

Мы тоже кусаться умеем — притом

Кусаться с оттенком иронии.

Так пусть непогодами был омыт —

Сердца поставим отвесней.

А если деревья не пляшут — мы

Сегодня им спляшем песней.

КОГДА РАЗВОДЯТ МОСТЫ

Фонарь взошел над балок перестуком,

Он две стены с собою уволок,

И между них легко, как поплавок,

Упала пропасть, полная разлуки,

Прохожий встал на сонной высоте,

И, памятников позы отвергая,

По-своему он грелся и кряхтел,

Полет стены уныло озирая.

Конторщика глаза, черней

Ночных дежурств, метали в реку перья,

Чернильницы граненой холодней,

Стекло реки в уме текло с похмелья.

В очах извозчика овес

Шумел, произрастая,

Волна чесалася о мост,

Как лошадь перед сном простая.

Свисток милицейского помнил немало:

Забор зубов и губ тепло.

Он сам служил ремесленным сигналом,

Разводка ж моста — тоже ремесло.

Он сторожил порядка хоровод,—

Желтела женщина лисицей,

Чтобы над пеной валких вод

Своею пенностью гордиться.

И беспризорный, закрывая ухо

Воротника подобьем, осязал,

Что не река, а хлебная краюха —

Засохшая — царапает глаза.

Тогда и я взглянул издалека

На неба дымную овчину —

Там разводили облака

Вторую ночи половину.

Роптали граждане — и в жар,

В живую роспись горизонта

Я записал их, как товар,—

Товар, к несчастью, полусонный.

ЗА ГОРОДОМ

Как по уставу — штык не вправе

Заполнить ротный интервал,

Как по уставу — фронтом вправо,

Погрупно город отступал.

Дома исчезли. Царство луж

И пустыри с лицом несвежим,

Изображая в красках глушь,

Вошли в сырое побережье.

Дороги к берегам пусты,

Деревья перешли в кусты.

Дымились лачуги, с судьбой не споря,

По огородам чах репей,

И, отлученные от моря,