Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди - [216]

— Сколько раз вам говорить — держите с боков! Ни шагу в сторону! Зеваете!

Старик становился еще крикливей, когда замечал слева от проселка остовы подорванных машин, желтые пояса противотанковых рвов и траншей.

Подчиняясь беспокойному характеру Ивана Никитича, ребята сновали с боков стада, не успевая даже обмолвиться короткими словами, хотя бы по поводу того, что они уже ступили на землю своего Первомайского колхоза, что вон уже близко Город-на-Мысу, что трубы заводов, похожие на огромные зенитные пушки, бросают клочья дыма на залив, а в заливе нынче волны какие-то полосатые.

Стесненное с трех сторон стадо шло спорым шагом. Стоило большого труда поспевать за ним: мешали сорняки, и ребята брели по ним, как по хрустящим сугробам. На беду, старик оказался непредусмотрительным: сославшись на холод, он распорядился обуть валенки, и они сильно затрудняли движение.

Гаврик все яснее замечал, что Мише значительно трудней, чем ему: у него телята, которые мешают быстрей поворачиваться.

— Михайла, тебе нянька нужна? За что ты можешь отвечать?!

Голос старика точно подстегивает Гаврика. Он проскакивает через сутолоку стада.

— Миша, на ходу отвяжи одного телка! Прибегу за ним. С одним тебе будет легче!

Через две-три минуты запыхавшийся Гаврик, снова вынырнув из-за коровьих спин, появляется около Миши, чтобы взять телка, но Миша не успел его отвязать.

— Ну, чего ж ты? — с досадой спрашивает Гаврик.

Мише некогда объяснять товарищу: дед опять ругает его, обзывая косолапым. А положение такое, что даже обижаться нет времени.

Раскрасневшийся, потный, со сбитым на затылок треухом, через силу усмехнувшись, Миша говорит другу:

— Потерпим, Гаврик. Осталось немного.

* * *

У майора Захарова в этот день до обеда была уйма всяких неприятностей. Готовясь к встрече ребят, он поругался с шефом-плотником за то, что тот долго прилаживал к базу ворота.

— Стучите-то вы громко! Вон и воробьи срываются, как из пушки дым, а дела — тоже один дым!

Подслеповатый старик не обиделся на майора, потому что понимал общее беспокойство колхозников и нашел, что сказать, чтобы не обидеть командира:

— Товарищ командир, эти воробьи, про каких сказали, дурная птица, а умные воробьи прибудут оттуда!

Он вытащил складной метр из-за голенища и, указав на взгорье, добавил:

— С полным ручательством — к прибытию ребят все будет вполне в исправности, — добавил он и громко застучал топором.

Алексей Иванович почти стоптал сапоги от беспокойной беготни в школу, где спешно очищали классы от стружек, щепок, мыли полы, к сараям фермы, где обмазывали стены.

— Что же еще надо сделать?.. Забыл, — сказал он.

Майор, посмотрев на его измученное, потное лицо, дружески усмехаясь, сказал:

— Алексей Иванович, вот что еще надо!.. Побриться!.. И вам, и мне.

К обеду около правления колхоза запестрели платки, овчинные шапки стариков-колхозников. От морского берега, со школьного двора, шли сюда ученики.

Из правления вышел майор. Он был уже выбрит, в начищенных сапогах. Он, наверное, чересчур затянул пояс на полушубке, — кожа, обхватив его грузноватый стан, поскрипывала громче обычного. Чуть приподнимая руку, прижмуривая глаз, майор в две шеренги выстраивал школьников. В строй становились разно одетые, разно обутые школьники. Но у всех у них лица были серьезные. Майор отвел в сторону Зинаиду Васильевну и о чем-то ее спросил. Та утвердительно кивнула головой, и майор снова вернулся к школьникам.

— Товарищи, можно вольно… Можно и присесть…

С крыши домика, стоявшего в ряду нескольких вновь отстроенных изб, голос майора слышал высокий кровельщик с гривастой черной бородой.

— Товарищ майор, вы их, ребят-то, особо не распускайте. Чтось мне отсюда, сверху, видно!

Колхозницы посмеиваясь, острили:

— «Чтось» не в счет!

— За ошибку и с бородатого спросим!

— Товарищи женщины, помолчите, — остановил их майор, выжидательно посматривая на кровельщика.

Тот опять крикнул:

— Товарищ майор, так что, как самый высокий по положению, могу кое о чем доложить… Двигаются!

Кровельщик дернул наотмашь бороду и присел на стропила.

Майор скомандовал:

— Стройся!

Рядами пошли школьники, а с боков вереницами потянулись женщины, старики. Старухи домоседки, выходя из землянок, из дотов, тянули за собой детей или несли их на руках, спеша пристроиться к проходящим.

Слышались обеспокоенные вопросы:

— Колхозницы, да неужто молоко идет?

— И не одно молоко, а и кони идут!

— Да покажите же, где вы этих хлопчат видите?

— И так-таки идут с коровами, с телятами и с лошадьми?

Слышались и степенные разговоры:

— Ждали — и дождались.

— Большая подмога от шефов, иначе бы караул кричи по такому разорению.

Слышался шутливый голос:

— Захар Петрович, а я, по правде сказать, не вижу никакого разорения. Просто голое место.

По сторонам глубокой котловины, хорошо видимой с высокого взгорья, на которое поднимались люди, было пусто, тихо, как на нежилом месте. Глинисто-серые крыши дотов и землянок походили на огромные кучи, нарытые кротами. На западном склоне пять новых хат темнели проемами дверей и окон. Дальше стояли длинный, еще не совсем накрытый сарай и прямоугольный баз, пристроенный к нему.