Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди - [193]

— Ведь вот беда-то!.. Поломалась праздничная встреча! И подумать только — все из-за проклятого пояска.

Миша спросил шутливо:

— Дедушка, вы пояс-то потеряли? Возьмите вот налыгач.

Иван Никитич отмахнулся.

— Что я тебе, Михайла, телок или корова? Ты лучше распутай чалую и принеси поясок. Сделай милость, потрудись, выручи старика из беды. Его еще по царскому режиму обделили жирами, а теперь к старым костям они не клеются. И какой бы портной ни шил штанов, все равно проваливаюсь в них, как в яму!.. Беда! — весело, тоненько смеялся старик.

Из-за ненастья на ночлег остановились рано в той кошаре, о которой им напоминал дежурный из сельсовета. Для коров здесь нашелся вместительный сарай. В нем еще не выветрился стойкий запах, присущий овечьим становищам. Была тут и землянка, но деревянную опору крыши кто-то недавно вывернул, и она трухляво осунулась в глубокую рытвину.

Неудобств для ночлега тут было два: первое надо было поить коров, а от колодца, находившегося больше чем в двухстах шагах, кто-то забрал корыто; второе — ночевать в сарае, где не было ни сена, ни соломы, — легко простудиться.

Ветер к концу дня нагнал с юго-востока не только клубящийся мрак пыли, но и надвинул низкий заслон плоских и синих, как кованое железо, облаков. Просвет между небом и голым полем становился все меньше и уже. Казалось, что ветер начинал злиться на тесноту и, пытаясь вырваться на волю, кидался в этот просвет, как в узкую пропасть.

Иван Никитич сказал:

— Ребята, у нас одно должно быть на уме: для себя и для коров надо здорово потрудиться. Труд — он во всем хороший помощник. Придется вам одним всю скотину поить из ведра. Стоять и ждать она там не будет… Носите воду по очереди в сарай. Один сторожует, другой носит. А я пойду туда…

Иван Никитич показал на скирду, маячившую среди сумрачного степного моря. Потом старик повязал вокруг своей костлявой фигуры два налыгача, натянул поглубже треух и, кашлянув, пошел от сарая.

Ребята сейчас же заспорили о том, кто должен первый пойти к колодцу за водой. Казалось, что они заспорили из-за пустяка. Но, по их мнению, это был вовсе не пустяк. Каждому хотелось напоить красно-бурую корову, и не только за то, что она самая красивая, но и за то, что, прислушиваясь к звону ведра, она замычала и, вскинув голову, позвонила в колокольчик.

Миша с лукавой усмешкой настаивал на том, что Гаврик не сумеет на ветру донести воду до сарая.

Гаврик, как умел, горячо защищался.

Кончился спор тем, что Миша загадочно проговорил:

— Ну, иди. Посмотрю, с чем вернешься.

— С тем же, с чем ты! — крикнул Гаврик, убегая к колодцу, откуда вернулся забрызганный с ног до головы. Сердито отшвырнув пустое ведро, он молча посапывал.

С притворным недоумением взглянув на Гаврика, Миша спросил:

— Ты под… душем был?

— Какой дурак в полушубке под душ становится? — сердито ответил Гаврик.

— Я тоже так думаю.

Ты не думай, а пойди-ка сам. Вернешься — дураков знаешь сколько будет? — Гаврик показал два пальца.

— Соображать надо, — ответил Миша и, постучав себя по лбу, с усмешкой убежал к колодцу.

Когда на обратном пути он проходил мимо Гаврика, тот увидел, что ведро доверху наполнено дымчато-серой травой.

— Полынку, конечно, легче принести… А где же водичка? — с издевкой спросил Гаврик.

— Корова скажет, где водичка, — ответил Миша, сгребая полынь.

— Самому нечего сказать, так ты на корову указываешь.

Едва Гаврик успел проговорить эти слова, как корова вытянула шею, коротко промычала и, позванивая колокольчиком, стала жадно глотать из ведра.

«Почему же я не догадался накрыть воду полынью?» — с досадой подумал Гаврик и спросил об этом Мишу.

Радуясь своему успеху, веря, что, несмотря на ветер, коровы будут напоены, Миша позволил себе сказать лишние неосторожные слова:

— Гаврик, ты не догадался накрыть воду травой потому, что хвастун…

Заметив, что Гаврик сразу же побледнел, а брови его, изломившись, мелко задрожали, Миша почувствовал себя неловко. Он уже пожалел, что начал разговор по душам не вовремя, что этот разговор мог окончиться ссорой, а ссора — помешать делу.

— Гаврик, давай поить коров, а об этом потолкуем когда-нибудь после.

— Не когда-нибудь, а как только напоим коров. — И Гаврик, рванув из рук Миши ведро, убежал к колодцу.

Теперь ребята работали быстро и почти с ожесточением. Встречаясь в сарае, молча передавали друг другу ведро и кидались на ветер, как в холодную воду разбушевавшегося моря. Но вот, выглянув из сарая, Миша заметил, что ветер сильно качнул Гаврика в сторону. Заплетая ноги, он упал, опрокинув под себя ведро с водой, но тут же, погрозив ветру кулаком, опять ринулся к колодцу.

— Эх, и парень! — восхищенно проговорил Миша и со вздохом добавил: — Жалко, что обидчивый.

За работой Миша теперь думал об одном: хоть бы Гаврик не вспомнил о начатом разговоре!

Гаврик же, бегая от колодца к сараю и обратно, успел признать за собой многие недостатки — забывчивость, вспыльчивость, крикливость, не упустил даже признаться себе, что иногда умел сбрехнуть. Вспомнился случай. До войны мать каждый день кипятила сливки, чтобы вечером, вернувшись из бригады, покормить Нюську кашей со сливками. Гаврик постиг несложную науку — из алюминиевого ковшика понемногу отпивать, не разрывая зажаренной пенки. Мать, покачивая головой, не раз высказывала подозрение. А он, Гаврик, хмурясь строго спрашивал: