Поль Робсон - [76]

Владелец Лэйклэнд-Эйкерс побоялся вторично предоставить территорию парка для проведения концерта. Его устроители нашли другое место, расположенное чуть дальше от города и по странному совпадению напоминавшее своим рельефом Лэйклэнд-Эйкерс.

Извилистая, круто сбегавшая с холма дорога приводила к лугу, некогда служившему площадкой для спортивных игр. В центре ее высился одинокий дуб, под которым стоял грузовик со звуковой аппаратурой. Скамеек и стульев не было, зрители, а их собралось более двадцати пяти тысяч, усаживались прямо на траве.

Ранним утром 4 сентября за несколько часов до начала концерта три тысячи рабочих образовали живую стену вокруг площадки, преградив путь пикскиллским погромщикам из «Американского легиона».

Около полудня приехали Поль Робсон и другие участники концерта, среди которых был квартет «Ткачи», возглавляемый певцом и композитором Питом Сигером.

Страха Поль не испытывал, хотя сообщение одного из устроителей концерта о том, что на вершине не столь уж отдаленного холма расположились два снайпера, вооруженные винтовками с оптическими прицелами, вряд ли могло кому-либо придать бодрости. Знал он и о переданном по радио призыве руководителей «Американского легиона» к тридцати тысячам ветеранов войны прибыть в Пикскилл и разогнать «красных заговорщиков». «Я буду петь всякий раз, когда народ пожелает слышать меня. Нас не запугать сжиганием крестов в Пикскилле или где бы то ни было еще», — заявил Поль в Гарлеме через три дня после несостоявшегося концерта.

Да и мог ли Робсон думать об опасности, угрожавшей ему, видя перед собой тысячи людей, не побоявшихся прийти на его концерт? Ему бросилось в глаза, что в толпе зрителей женщин было больше, чем мужчин, но тут же вспомнил о живой стене, надежно ограждавшей место выступления. Многие женщины держали за руки детей.

Робсон подошел к микрофону и приготовился петь, как вдруг с удивлением обнаружил, что его обступили высокие крепкие парни, среди которых он увидел известного всей Америке бывшего фронтовика Герленда, награжденного за героизм тремя высшими боевыми орденами. Пятнадцать человек, белых и негров, не сговариваясь, приняли мужественное решение: своими телами прикрыть певца от возможных выстрелов.

Он переждал еще несколько минут, стараясь совладать с нахлынувшими на него чувствами благодарности и любви к этим людям, а когда запел, привычно приложив ладонь к правому уху, то не узнал своего голоса: так страстно, мощно и торжественно он звучал. Его не могли заглушить ни шум барабанов, ни завывания горнов, ни крики провокаторов из «Американского легиона», ни грохот полицейского вертолета, нависшего над концертной площадкой.

Свое выступление Робсон, как всегда, завершал песней «Старик-река». Слова «Я буду сражаться, пока не умру» вслед за Полем повторили все двадцать пять тысяч слушателей. Овация не смолкала до тех пор, пока взволнованный и растроганный Робсон движением руки не остановил ее, представив публике Пита Сигера, который с успехом исполнил свою ставшую впоследствии знаменитой песню «Если бы у меня был молот».

Концерт продолжался два часа. Затем довольные слушатели направились к своим машинам и автобусам. О том, что произошло дальше, Робсону позднее рассказывал Пит Сигер: «Я хотел повернуть налево на ту дорогу, по которой приехал. Но полицейские сказали: «Нет, всем туда» — и направили нас в другую сторону… Машины медленно пробирались сквозь толпу, вопившую: «Убирайтесь, белые ниггеры!», «Краснопузые, проваливайте в свою Россию!» Не отъехали мы и сотни метров, как я увидел на дороге осколки стекла. Я ехал с семьей. «Берегитесь, — крикнул я, — как бы в нас не кинули камень». Я оказался пророком, но пророком наивным. В своем простодушии я не подозревал, что дело поставлено на широкую ногу и четко организовано. За первым же поворотом нас поджидал дядя, который стоял у пирамиды булыжников, доходившей ему до пояса. Каждый камушек величиной с бейсбольный мяч. Каждый автомобиль получал свою порцию. Трах! Следующий… С расстояния в полтора метра. За следующим поворотом — новая пирамида. Трах!»

Было повреждено более пятидесяти автобусов и несчетное количество автомашин. По меньшей мере сто пятьдесят человек получили ранения и тяжелые увечья…

«Я стояла у дороги, — вспоминала Эсланда Робсон. — Мимо меня непрерывной чередой проползали покореженные машины. Они останавливались у нашего лагеря, из них выносили раненых. Студенты здесь же, в лагере, как могли, оказывали им неотложную медицинскую помощь.

«Что с Полем? Что с Полем?» — сверлила мозг неотступная тревожная мысль. А машины все ползли и ползли нескончаемым потоком…

Машина, в которой приехал Поль, была так же, как все, изукрашена следами булыжника. Но Поль был невредим. Каким чудом камни миновали его? Он был сумрачен, в мыслях он все еще был там — на пикскиллской дороге.

— Вот видишь, милый, ты самый храбрый.

Поль поднял голову и посмотрел на меня долгим взглядом…»

О чем он подумал в эти минуты?

О том, что не в меру восторженные слова близкого ему человека вряд ли сейчас уместны? Что значит его личная храбрость в сравнении с отвагой двадцати пяти тысяч соотечественников, не испугавшихся провокаций погромщиков, или с героизмом пятнадцати безоружных добровольцев, готовых пожертвовать собой, чтобы защитить товарища.