Пол Келвер - [47]

Однако природа давала себя знать, и время от времени тетка — все с той же заботой о домашних — бежала на кухню ругаться с Эми, нашей новой прислугой, которой, впрочем, на тетку было ровным счетом наплевать. Эми была философской натурой, принимала мир какой он есть и утешала себя мыслью, что в сутках всего двадцать четыре часа, а всех дел все равно не переделаешь. Такая теория может нагнать уныние на кого угодно, но Эми черпала в ее постулатах радость и веселье. Матушка всегда извинялась перед ней за тетку.

— А Бог с ней, мэм, экая важность! — отвечала Эми. — Не она, так кто-нибудь другой еще похуже. Шумит, шумит, а конец у всех единый.

Эми была как бы исполняющей обязанности штатной прислуги — взяли ее на время. Придя наниматься, она объявила матушке, что выходит замуж, и ей надо протянуть пару недель до свадьбы.

— Это не совсем то, чего бы хотелось, — сказала матушка. — Не люблю перемен.

— Оно и понятно, мэм, — откликнулась Эми. — Кто ж их любит? Только я слышала, что вам срочно нужна прислуга, и, может, пока вы там ищите кого-нибудь на постоянное место…

С нелюбовью к переменам и пришла в наш дом Эми. Через месяц матушка спросила, когда же будет свадьба.

— Только не подумайте, что я вас гоню, — пояснила матушка. — Более того, мне не хотелось бы с вами расставаться. Просто мне нужно знать точную дату, чтобы распорядиться насчет прислуги.

— Думаю, что поближе к весне, — последовал ответ.

— О Боже! — воскликнула матушка. — А я-то подумала, что свадьба будет со дня на день.

Казалось, это предположение шокировало Эми.

— Прежде чем решиться на такое, я должна узнать его получше! — ответила она.

— Я что-то не понимаю, — сказала матушка. — Когда вы пришли, то сказали, что выходите замуж буквально недели через две.

— Ах, так вы о том хмыре! — Ее прямо покоробило — настолько оскорбительными показались ей матушкины попреки. — Как дело дошло до свадьбы, я подумала: а на кой черт он мне сдался?

— И за это время вы познакомились с другим? — догадалась матушка.

— Да разве сердцу прикажешь, мэм? — разоткровенничалась Эми. — Я всегда говорила, — в словах ее сквозила мудрость человека бывалого, — уж лучшее расстаться до свадьбы, чем потом всю жизнь мучиться.

Отзывчивая, нежная, с душой нараспашку, Эми была надежнейшим другом, но ветреность ее не знала пределов. Злые пересуды не могли убить в ней любовь к бесконечному разнообразию, и с годами она только крепла. Мясники и булочники, солдаты и моряки, поденные рабочие! Неужели ты, Эми, не видишь, как они проходят мимо тебя печальной вереницей, горько вздыхая и укоризненно покачивая головой? С кем Эми помолвлена сейчас — сказать не берусь, но хочется думать, с тем первым, который к этому времени уже овдовел. Спрашивать, как зовут ее ухажера, было как-то неудобно: а вдруг это все тот же? Тогда получилось бы, что, забыв имя ее возлюбленного, вы проявили полное небрежение к предмету крайне важному; для вас это, может быть, пустяк, а для нее — жизнь решается, и ваша забывчивость оскорбляет ее в лучших чувствах. Выпытывая у нее сведения о кавалере, вы все больше и больше запутывались.

Спросишь, как там ее Том, и выясняется, что Том вот уж как несколько недель числится по разряду мертвых и похоронен в ее памяти; в замешательстве исправляешь «Том» на «Дик» — а Дик давно уже исчез с ее горизонта, а того, о ком спрашиваешь, зовут Гарри. Такая путаница ее, естественно, раздражала, но мы нашли выход: отныне все ее кавалеры проходили под кличкой «дорогуша» — таким титулом она награждала своих возлюбленных.

— Ну, как там ваш «дорогуша»? — интересовалась матушка, открывая по воскресеньям Эми дверь.

— Да все хорошо, мэм, спасибо; велел вам кланяться. — Или: — Да что-то расхворался, бедняжка. Я уж начинаю беспокоиться.

— Вот выйдете за него замуж, будете о нем заботиться.

— Вот уж действительно, позаботиться о нем некому. Всем им, бедняжкам, не хватает заботы и женской ласки.

— А когда свадьба?

— Поближе к весне, мэм. — Свадьба всегда откладывалась до весны.

Эми была любезна со всеми мужчинами, и все мужчины были любезны с Эми. Если бы она могла выйти замуж сразу за дюжину, то тогда бы ее душенька успокоилась, разве что осталась бы легкая жалость к тем, кто остался в холоде на улице. Но выбрать из многих «бедняжек» одного, значило бы для нее постыдную растрату любви.

Мы не собирались посвящать в нашу печальную тайну кого бы то ни было, но не поделиться с Эми своими тревогами — всё равно что прятать от огня закоченевшие руки. Очень скоро ей стало все известно: матушка была доверчива, как ребенок, и выведать, что же это ее так беспокоит, не составило большого труда. Эми усадила матушку рядом на стул и встала рядом с ней.

— Весь дом и хозяйство, мэм, вы оставляете на меня, — распорядилась она. — У вас сыщутся дела и поважней.

Отныне мы оказались в руках у Эми, и нам ничего не оставалось, как уповать на милосердие Божье.

Узнала нашу тайну и Барбара (от Уошберна, надо полагать), но не подала и виду, только навещать стала чаще. Я уверен, что и старый Хэзлак наведался бы к нам, если бы был уверен, что ему не дадут от ворот поворот. Как бы то ни было, он всегда передавал через Барбару привет и присылал цветы и фрукты, а когда Барбара разрешала проводить себя, то приветствовал меня с неизменной сердечностью.