Поль и Виргиния. Индийская хижина - [5]

Между тем госпожа де-ла-Тур, видя, что дочь ее расцветает столь прелестно, чувствовала, что тревога ее растет вместе с нежностью. Она говорила мне не раз: «Когда я умру, что будет с Виргинией: ведь у нее нет состояния».

У нее во Франции была тетка, знатная особа, богатая старая ханжа, которая столь грубо отказала ей в помощи, когда она вышла замуж за господина де-ла-Тур, что она дала себе слово никогда не обращаться к ней, в какой бы крайности ни была. Но став матерью, она не боялась более стыда отказов. Она уведомила тетку о внезапной кончине мужа, о рождении дочери и о тяжелом положении, в котором она находилась вдали от родины, лишенная поддержки и обремененная ребенком. Она не получила никакого ответа. Благодаря возвышенному своему характеру она не боялась больше унижаться и выслушивать попреки своей родственницы, которая никогда не простила ей замужества с человеком без имени, хотя и добродетельным. И потому она писала ей по всякому поводу, дабы расположить ее в пользу Виргинии. Однако протекло много лет, — ответа не было.

Наконец в 1738 году, через три года по прибытии господина де-ла-Бурдоннэ на этот остров, госпожа де-ла-Тур узнала, что у этого губернатора было для нее письмо от тетки. Она поспешила в Порт Людовика, не боясь на этот раз показаться дурно одетой, ибо материнская радость поставила ее выше людских условностей. Господин де-ла-Бурдоннэ действительно вручил ей письмо от тетки. Та писала племяннице, что она заслужила свою участь, выйдя замуж за искателя приключений, за вольнодумца; что страсти влекут за собою возмездие; что преждевременная смерть ее мужа есть справедливое наказание божие; что она хорошо сделала, уехав на острова, вместо того чтобы бесчестить семью свою во Франции; что, в конце концов, она находится в прекрасной стране, где всякий составляет себе состояние, исключая лентяев. Это оскорбительное письмо она кончила похвалой самой себе: дабы избегнуть, — говорила она, — последствий замужества, часто пагубных, она всегда отказывалась от брака. В действительности же, будучи честолюбивой, она хотела выйти замуж лишь за человека великой знатности; но хотя она и была весьма богата и хотя при дворе равнодушны ко всему, кроме богатства, все же не нашлось никого, кто захотел бы вступить в союз с девицей, столь безобразной и столь жестокосердной.

Она прибавила в заключение, что, поразмыслив, она все же поручила ее вниманию господина де-ла-Бурдоннэ. Она действительно сделала это, но способом весьма обычным ныне, который заставляет остерегаться покровителя более, нежели открытого врага: дабы оправдаться перед губернатором в жестокости к своей племяннице, она с притворной жалостью оклеветала ее.

Госпожа де-ла-Тур, которую ни один беспристрастный человек не мог видеть без участия и почтения, была принят господином де-ла-Бурдоннэ, настроенным против нее, весьма холодно. На слова, которыми она описала положение свое и дочери, он отвечал лишь сухо и коротко: «Посмотрю… посмотрим… со временам… несчастных много… К чему тревожить почтенную тетушку?.. Вы сами виноваты…»

Госпожа де-ла-Тур вернулась домой с сердцем, разбитым болью и исполненным горечи. Войдя, она села, бросила на стол письмо тетки и сказала подруге: «Вот плод одиннадцати лет терпения!» Она взяла письмо и прочла его собравшейся семье. Едва только кончила она, как Маргарита с живостью сказала ей: «К чему нам твои родные? Разве господь покинул нас? Он один — отец наш. Не счастливо ли жили мы до сих пор? Зачем же печалиться тебе? Ты малодушна». И, видя, что госпожа де-ла-Тур плачет, она бросилась ей на шею и, сжимая в объятиях своих, воскликнула: «Дорогой друг! Дорогой друг!» Но собственные рыдания заглушили ее голос. При этом зрелище Виргиния, заливаясь слезами, прижимала то материнские, то Маргаритины руки к своим устам и сердцу, а Поль, с горящими гневом глазами, кричал, сжимая кулаки, топал ногами, не зная, на ком бы сорвать гнев. На этот шум прибежали Доминг и Мария, и в хижине только и слышны были горестные восклицания: «Ах… сударыня… добрая моя госпожа… матушка… не плачьте…» Столь нежные знаки привязанности рассеяли горе госпожи де-ла-Тур. Она заключила Поля и Виргинию в объятия и сказала им с довольным видом: «Дети мой, вы — причина моего страдания, но в вас — и все мое счастие. О милые дети мои! Издалека пришло ко мне злосчастие; счастие же — вокруг меня…» Поль и Виргиния не поняли ее; но когда они увидели, что она успокоилась, они улыбнулись и стали ласкать ее. Так продолжалось их прежнее счастье, и этот случай был лишь грозой среди прекрасной поры.

Природные качества этих детей развивались со дня на день. Однажды, в воскресение, на рассвете, когда матери их пошли к ранней обедне в церковь Апельсинов, одна беглая негритянка появилась под бананами, окружавшими их жилище. Она была худа, как скелет, и одеждой ей служил лишь лоскут дерюги вокруг бедер. Она бросилась к ногам Виргинии, приготовлявшей завтрак, и сказала ей: «Молодая моя госпожа, сжальтесь над бедной беглянкой-невольницей: вот уже месяц, как блуждаю я в этих горах, полумертвая от голода, часто преследуемая охотниками и собаками. Я убежала от хозяина; он — богатый плантатор с Черной Реки. Взгляните, как обращался он со мной…» Тут она показала ей тело, изборожденное глубокими шрамами от ударов кнута, полученных ею. «Я хотела пойти утопиться; но, зная, что вы живете здесь, я подумала: раз есть еще добрые белые люди в этой стране, не нужно умирать». Виргиния, взволнованная, ответила ей: «Успокойся, злосчастное создание. Ешь, ешь!» И она отдала ей домашний завтрак, который приготовила. Невольница в несколько минут съела все. Виргиния, видя, что она насытилась, сказала: «Горемыка несчастная, мне хочется пойти выпросить прощение тебе у твоего господина: увидя тебя, он почувствует жалость. Хочешь провести меня к нему?» — «Ангел божий, — ответила негритянка, — я пойду за вами всюду, куда вам угодно». Виргиния позвала брата и попросила его пойти вместе. Беглая невольница повела их тропами по лесам, через высокие горы, на которые они взбирались с большим трудом, через широкие реки, которые они переходили вброд.