Поль и Виргиния. Индийская хижина - [4]
Естественные обязанности еще умножали счастие общения. Их взаимная дружба удваивалась при виде детей — плодов любви, равно несчастной. Они доставляли себе радость купать их в одной ванне и класть в одну колыбель. Часто, кормя грудью, менялись они детьми. «Друг мой, — говорила госпожа де-ла-Тур, — у каждой из нас будет два ребенка, и у каждого из наших детей будет две матери». Как два ростка на двух деревьях одной породы, у которых буря обломала все ветви, дают плоды более нежные, ежели оторвать их от родимого ствола и привить к стволу соседнему, так и два этих ребенка, лишенные всех родных своих, проникались чувством более нежным, нежели чувства сына и дочери, сестры и брата, когда, кормя грудью, передавали их друг другу обе подруги, даровавшие им жизнь. Уже матери говорили у колыбелей о их свадьбе, и это предвидение супружеского счастия, которым они услаждали собственные свои мучения, нередко кончалось слезами: одной вспоминалось, что несчастия ее произошли оттого, что она пренебрегла браком, другой — оттого, что она последовала его законам; одной — что она стала выше своего положения; другой — что она стала ниже его; однако обе утешались тем, что настанет день, когда их более счастливые дети насладятся, вдали от жестоких предрассудков Европы, утехами любви и благами равенства.
Ничто, поистине, не могло сравниться с привязанностью, которую они уже питали друг к другу. Если Поль приходил в слезах, ему показывали Виргинию; при виде ее он улыбался и успокаивался. Если Виргиния страдала, об этом узнавали по крикам Поля; но прелестная девочка спешила скрыть боль, дабы он не страдал из-за нее. Когда бы ни пришел я сюда, я видел их обоих, по обычаю страны, голыми, едва умеющими ходить, держащими друг друга за руки и подмышки, как изображают созвездие Близнецов. Даже ночь не могла их разъединить; она часто заставала их в одной колыбели, где они лежали щека к щеке, грудь к груди, обняв друг друга за шею и заснув в объятиях друг друга.
Когда они стали говорить, первыми именами, которые они научились давать друг другу, были «брат» и «сестра». Детство, знающее ласки более нежные, не знает более нежных имен. Воспитание лишь умножило их дружбу, направив ее ко взаимным обязанностям. Скоро все, что было связано с бережливостью, опрятностью, заботой о приготовлении сельской трапезы, стало обязанностью Виргинии, и работу ее постоянно сопровождали похвалы и поцелуи брата. Что же касается его, всегда чем-нибудь занятого, то он вскапывал вместе с Домингом сад или же, с небольшим топором в руке, сопровождал его по лесам; и если во время этих прогулок попадался ему красивый цветок, вкусный плод или птичье гнездо, будь они даже на вершине, дерева, он забирался туда, чтобы отнести их сестре.
Если где-нибудь встречался один из них, это было верным знаком, что и другой неподалеку.
Как-то раз, спускаясь с вершины горы, я заметил в конце сада Виргинию, бежавшую к дому, покрыв голову юбочкой, которую она вывернула сзади, дабы защититься от проливного дождя.
Издали мне показалось, что она одна; однако, подойдя ближе, чтобы помочь ей идти, я увидел, что она держала под руку Поля, почти совсем скрытого тем же покровом; оба они смеялись тому, что находятся под прикрытием зонта собственного изобретения. Эти две прелестных головки, прячущиеся под надувшейся юбочкой, напомнили мне детей Леды, заключенных в одной скорлупе.
Все их учение состояло в угождении и помощи друг другу. В остальном они были невежественны, как креолы, и не умели ни читать, ни писать. Их не интересовало то, что происходило в отдаленные времена, вдали от них; их любознательность не простиралась дальше этой горы. Они верили, что мир кончается там, где кончается их остров, и они не мыслили ничего любезного там, где не было их. Взаимная любовь и любовь матерей составляла всю деятельность их душ. Никогда бесполезные науки не вызывали у них слез, никогда уроки жалкой морали не наполняли их скукой. Они не знали, что не следует красть, ибо все у них было общим, ни — быть невоздержанными, ибо у них было вдоволь простых блюд, ни — быть лгунами, ибо не имели нужды скрывать истину. Их никогда не устрашали, говоря, что господь посылает ужасные наказания неблагодарным детям; их детская любовь родилась из любви материнской. Их учили в религии лишь тому, что́ заставляет любить ее, и ежели они подолгу не молились в церкви, то, где бы они ни были — в доме, в полях, в лесах, — они возносили к небу невинные руки и сердца, исполненные любви к родным своим.
Так прошло их раннее детство, подобное заре, возвещающей еще более прекрасный день. Уже делили они с матерями своими все заботы по хозяйству. Едва лишь пение петухов возвестит возврат рассвета, Виргиния вставала, шла черпать воду в соседнем источнике и спешила домой, чтобы приготовить завтрак. Вскоре затем, когда солнце озлащало верхушки этого хребта, Маргарита с сыном шла к госпоже де-ла-Тур; тогда они читали все вместе молитву, за которой следовала первая трапеза; часто они совершали ее во дворе, сидя на траве под покровом бананов, которые снабжали их одновременно и готовыми кушаниями — в виде питательных своих плодов, и столовым бельем — в виде своих листьев, широких, длинных и блестящих. Здоровая и обильная пища быстро развивала тела обоих молодых людей, а нежное воспитание запечатлело на их лицах чистоту и довольство души. Виргинии было лишь двенадцать лет, но уже стан ее почти сложился; длинные светлые волосы осеняли ее голову; голубые глаза и коралловые губы блестели нежнейшей яркостью на свежести лица; они согласно улыбались, когда она говорила; когда же она хранила молчание, то их обычная устремленность к небу придавала им выражение высшей чувствительности и даже легкой меланхолии. Что же касается Поля, то видно было, как растет в нем характер мужчины сквозь хрупкость отрочества. Ростом он был выше Виргинии, цветом кожи — темнее, нос у него был более орлиным, а черные глаза казались бы несколько гордыми, не сообщай им выражение величайшей кротости длинные ресницы, которые окружали их подобно кисточкам. Хотя он был постоянно в движении, однако стоило лишь появиться сестре, как он становился спокойным и садился рядом с ней. Часто досуг их проходил в полном молчании. По безмолвию, по непринужденности поз, по красоте обнаженных ног их можно было принять за античную группу из белого мрамора, изображающую детей Ниобеи. Но по взглядам, искавшим встреч, по улыбкам, ответствуемым улыбками еще более нежными, их можно было принять за детей неба, за тех блаженных детей, которых удел — любить друг друга и которым не нужно объяснять чувство мыслью и дружбу — словами.
