Покуда я тебя не обрету - [27]

Девушка тем временем застегивала рубашку, лифчик надевать не стала.

– Откуда ты знаешь, что будет болеть и как это будет? – спросила его Ингрид. Она вытянулась во весь рост, Джек едва доставал ей до пояса.

– А потом смажь мазью, – завершил инструктаж Джек.

Она наклонилась к нему, Джек подумал, что она снова будет его целовать, и закрыл рот руками. Наверное, он дрожал, потому что Ингрид положила руки ему на плечи и сказала:

– Не бойся, я не сделаю тебе больно.

Она не стала его целовать, а шепнула на ухо одно слово:

– Сибелиус.

– Что?

– Скажи маме, что он часто повторял слово «Сибелиус». У него на уме один только Сибелиус. Думаю, я тоже туда наведаюсь.

Ингрид приоткрыла дверь в коридор, осторожно выглянула. Создавалось впечатление, что для нее это знакомая процедура, словно ей не раз уже приходилось покидать номера отелей так, чтобы ее никто не заметил.

– Сибелиус? – повторил Джек. Наверно, думал он, это какое-то норвежское слово.

– Я сказала это только ради тебя. А не ради нее, – сказала Ингрид My. – Так своей маме и передай.

Джек проводил ее взглядом. Вылитая взрослая женщина, сзади она вовсе не походила на ребенка.

Он вернулся в номер и принялся прибирать: проверил, что баночки с красителями и вазелином плотно закрыты, запаковал бинты, оторвал кусок бумажного полотенца и разложил на нем иглы двух тату-машин – «Джоунси», с помощью которой мама наносила трафареты, и «Роджерс», для закраски. Джек знал, что мама всегда чистит иглы после работы.

Алиса наконец вышла из ванной, было видно, что она долго плакала. Джек всегда считал свою маму писаной красавицей, и то, как на нее смотрели другие мужчины, лишь убеждало его в том, что он прав. Но сейчас она выглядела совсем по-другому; наверное, ей было очень трудно, наверное, она впервые татуировала такую юную и красивую девушку.

– Эта девица, от нее сердце замирает, Джек, – сказала мама.

– Она сказала «Сибелиус», – сообщил он.

– Чего?

– Сибелиус.

Мама, казалось, не больше поняла смысл сказанного, чем Джек. Она задумалась.

– Может быть, он туда уехал, – сказал Джек. – Может, там мы его найдем.

Алиса покачала головой. Джек решил, что Сибелиус – это еще один город, куда они не собирались. Он даже не знал, в какой стране этот город.

– Так где это? – спросил Джек.

Алиса снова покачала головой.

– Это не где, это кто, – сказала Алиса. – Сибелиус – это фамилия финского композитора. Сибелиус – финн, он жил в Финляндии, и это значит, что твой папаша отправился в Хельсинки, Джек.

В Хельсинки они точно не собирались. Название Джеку очень не понравилось, в самом деле, что еще за Хельсинки такие и почему их много?

Но сначала Алиса хотела поговорить с Трондом Хальворсеном, халтурщиком, который не моет иглы и заразил Уильяма. Таких, как Хальворсен, Татуоле называл «мясники». Работал он у себя дома на первом этаже, в Старом городе, то есть в восточной части Осло; салоном ему служила кухня.

Тронд Хальворсен оказался старым матросом. У него были «ручной работы» (то есть не машинные) татуировки из Борнео и Японии, на левой руке красовалась обнаженная девушка от Татуоле, а на правой – работа его учителя Тату-Джека. На бедрах и животе у него было вообще что-то ужасное, его собственных рук и игл дело.

– Это я так ремесло осваивал, – говорил он, показывая Алисе свои художества.

– Расскажи мне про Партитурщика, – начала она.

– А что рассказывать, он мне нарисовал ноты, я их на нем вывел. Понятия не имею, что это за музыка.

– Ходят слухи, он ушел от тебя с инфекцией.

Тронд Хальворсен расплылся в улыбке; у него не хватало двух клыков, на нижней и верхней челюсти.

– Обычное дело.

– Ты что, не моешь иглы?

– У кого есть на это время?

На плите в кастрюле что-то кипело, судя по торчащей из жидкости голове, рыбный суп. На кухне стоял резкий запах рыбы и табака, примерно в равных пропорциях.

Алиса не старалась скрыть свое отвращение; даже трафареты у Хальворсена были все чем-то перемазаны, то ли жиром, то ли копотью. На столе стояли бумажные стаканчики, в них когда-то были налиты краски, но с тех пор они высохли, и нельзя было понять, какого они были цвета.

– Меня зовут Алиса, я дочь Билла из Абердина, – без тени интереса к собственной биографии произнесла мама. – Еще работала у Татуоле.

– Про твоего отца я слыхал, а Татуоле – кто ж его не знает, – ответил Хальворсен; казалось, ему совершенно плевать, какое впечатление он производит на Алису.

Джек начал задумываться, а зачем они вообще сюда пришли.

– Так вот, значит, Партитурщик, – снова начала Алиса. – Он не сказал тебе случайно, куда направляется?

– Он был вне себя от того, что я его заразил, – сказал Хальворсен таким тоном, словно бы нехотя признавал свою вину. – Так что когда он зашел ко мне снова, он был, как бы это… не в настроении говорить о своих планах.

– Он уехал в Хельсинки, – сказала Алиса. Хальворсен и бровью не повел. Если она знает, куда уехал Уильям, ради чего допрашивать его. – Ты не знаешь, случайно, каких-нибудь татуировщиков в Хельсинки?

– Хороших там нет.

– Ну, тут тоже.

Тронд Хальворсен подмигнул Джеку – мол, понимаю, парень, тяжело тебе приходится – жить с такой мегерой. Он помешал варево в кастрюле, вынул рыбу, показал ее Джеку, положил рыбу обратно.