Покров для архиепископа - [52]

Domus Aeternalis

Amelia Restutus

Deus cum spiritum tuum

Basin Deo

Вечная Обитель

Аврелия Рестута

Твою душу да хранит Господь

Покойся с Богом

У Фидельмы вырвался тихий вздох облегчения. Это была та катакомба. Ей вдруг стало интересно, кто такая была эта Аврелия и чем она заслужила столь великолепную гробницу. Мрамор был украшен изображениями голубей, а над ними был символ Хи-Ро — первые две греческие буквы имени Христа.

Она поставила лампу на край пустого локулуса и огляделась вокруг, в надежде увидеть Ронана Рагаллаха. Полдень уже миновал — спускаясь в подземелье, она слышала отдаленный звон полуденного Ангелуса. Но она была уверена, что Ронан подождал бы ее немного, прежде чем уходить. Она не так сильно опоздала.

Она сжала губы, сдерживая нетерпеливый вздох. Фидельма не переносила любого бездействия, несмотря на то, что много упражнялась в созерцании. В этом отношении она была не самой прилежной послушницей.

Время шло. Проходили минуты, но в этом месте они казались Фидельме вечностью.

В первый момент она не была уверена, что ей не показалось. Приглушенный шорох доносился откуда-то из-за стен, словно звук потасовки. Потом послышался удар — словно упало что-то тяжелое.

Она наклонила голову в ту сторону.

— Брат Ронан! — негромко позвала она. — Это вы?

Сводчатые стены отозвались эхом, а когда оно замерло, сделалось тихо.

Она повернулась, взяла лампу и осторожно направилась в соседнюю пещеру, оказавшуюся такой же по размеру и форме. Фидельма медленно пересекла зал и вышла в следующий.

Распростертое на полу тело Фидельма увидела сразу. Человек лежал ничком, с раскинутыми руками, возле левой ладони валялась потухшая свеча. Подол бурой домотканой рясы смят и задран до колен, на ногах — кожаные сандалии. Телосложение плотное. Но только колумбанская тонзура — выбритая передняя часть головы от уха до уха и длинные волосы сзади — дала ей понять, что это точно брат Ронан Рагаллах.

Она отставила лампу в сторону и наклонилась, чтобы перевернуть его.

И чуть не вскрикнула, поняв, что ничто в этом мире ему уже не поможет. Незрячие глаза, потемневшее лицо и вывалившийся изо рта язык говорили сами за себя. Горло круглолицего монаха стягивали веревочные четки, глубоко впившиеся в кожу.

С горечью Фидельма поняла, что брат Ронан Рагаллах больше никогда ничего ей не скажет. Он мертв.

Фидельма, вздрогнув, огляделась, — ведь убийца должен быть где-то рядом, раз она слышала, как Ронан Рагаллах упал замертво. Убеждая себя, что пока что ей ничего не угрожает, она принялась внимательно рассматривать тело.

Ее взгляд привлекла правая рука, все еще сжатая в кулак. В кулаке был обрывок ткани — бурой мешковины. Нет, даже не обрывок — ткань полоснули ножом, пытаясь вырвать из его руки, и нож почти отрезал лоскут. Брат Ронан нес что-то в мешке и не хотел расставаться с этим, даже умирая. Убийце, не менее упорно желавшему это получить, пришлось отрезать мешок ножом.

Фидельма потрясенно покачала головой, снова подняла лампу и осветила тело.

Невдалеке что-то блеснуло.

Одна поднялась, подошла и подняла что-то с пола, и глаза ее округлились от изумления, когда она разглядела находку.

То был серебряный потир, сделанный не очень искусно и слегка погнувшийся и поцарапанный от неаккуратного обращения. Она мгновенно осознала, что у нее в руках скорее всего одна из чаш, пропавших из сундука Вигхарда. Но что это значит? Тысячи вопросов замелькали в ее голове. Тысячи вопросов и ни одного ответа.

Если Ронан Рагаллах имел при себе пропавшие сокровища Вигхарда, значит ли это, что он их украл, а если да — означает ли это, что она ошибалась и в самом деле убийцей был он? Но нет, что-то тут не так. Зачем тогда ему было писать ей, назначать встречу и клясться, что он не имеет отношения к смерти архиепископа? Она была в растерянности.

Снова наклонившись над телом, Фидельма принялась торопливо ощупывать одежду. В кожаном кошельке-крумене у Ронана лежало несколько монет и листок папируса. Она взяла его и рассмотрела. Он был исписан теми же странными буквами, что и лоскут, найденный на полу его комнаты на постоялом дворе Биэды. Арабским письмом.

Фидельма изумленно вдохнула, увидев, что листок оборван. И кусок, которого недоставало, по размерам и форме был очень похож на тот, что она нашла. Значит, это и была оставшаяся часть записки. Она быстро спрятала папирус в сумку-марсупий. Затем взяла в одну руку серебряный потир, а в другую лампу, встала и отправилась обратно в катакомбу Аврелии.

Не успела она войти туда, как услышала приближающиеся голоса. Она помедлила. Голоса были низкие, громкие и отдавались эхом. Говорили на каком-то странно звучавшем языке.

Здравый смысл подсказал Фидельме, что эти люди никак не могли быть причастны к убийству брата Ронана. Тот, кто только что убил ирландского монаха, вряд ли мог появиться, крича и топая, со стороны, противоположной той, куда он, вероятнее всего, убежал. Но какое-то чувство заставило ее замереть. На мгновение задумавшись, она оглядела пустые локулусы, нашла среди них один, который наименее возвышался над полом и, потушив лампу, забралась в него и легла на спину, как лежат мертвые.