Покров-17 - [4]

Шрифт
Интервал

— Тем не менее я не отсюда, — терпеливо повторил я.

— А откуда? И как сюда попал? Сюда же хрен попадешь, ты чо, ты чо, а? — он придвинулся поближе. — Ты чо врешь мне, а? А машина откуда? Тут «Жигулей» вообще не бывало, все тачки по пальцам можно пересчитать. Погодь, да у тебя рукав в крови… Что, мочканул кого? Мочканул уже? Ну ты, дед, даешь, а…

Я покосился на рукав пиджака: он действительно испачкался в крови.

— Слушай, — сказал я. — Убери свой обрез, он заставляет меня нервничать, а когда я нервничаю, я плохо веду машину. Ты мог бы просто по-человечески попросить подбросить тебя до своего Светлого. Может, и мочканул. Какое твое дело?

Опять странно. Я никогда не переходил с незнакомцами на «ты», даже если те вели себя по-хамски. Мужчина в камуфляжной куртке хрипло гыгыкнул, но обрез не убрал. Он выглядел и разговаривал как типичный зэк. Я видел таких, когда в восемьдесят седьмом писал серию заметок об исправительно-трудовой колонии в Саратовской области.

— Короче, — сказал он. — Если не знаешь, где Светлое, я покажу. Это прямо пятнадцать километров, потом на дорожку свернуть… Мне надо там поговорить с одним человечком, ага, прямо очень вот надо… Ствол не уберу. Раз ты кого-то уже мочканул, то и меня можешь мочкануть, а? Можешь? Можешь, вижу, что можешь…

— Ладно, давай поедем в твое Светлое. Только скажи мне…

Я на секунду замолчал, пытаясь сформулировать вопрос так, чтобы он не казался слишком идиотским.

— Мы вообще где?

Не получилось.

— Ты как тут оказался, дед? — незнакомец быстро огляделся вокруг и снова недоверчиво уставился на меня. — По тебе же видно, что здешний, ну очень похож, да…

— Если бы я сам знал, — я вздохнул. — Послушай, я не дед. Я писатель. Андрей Васильевич Тихонов. Читал?

Незнакомец покачал головой.

Черт с ним.

Я надавил на газ, осторожно тронулся с места и продолжил заговаривать зубы.

— Я написал книжку о боях за поселок Недельное во время Великой Отечественной, он был тут до появления Покрова-17, этот поселок, потом черт знает, что с ним стало, но суть не в этом. «На Калужский большак», так называется книжка. А сейчас я пишу статью для газеты про Покров-17. Я хотел добраться до этих мест, расспросить местных…

— Ты в Покрове-17, — сказал незнакомец. — Как пропуск раздобыл, а?

— Я не раздобыл пропуск, — ответил я. — Не знаю, как сюда попал. Просто пришел в сознание тут, на обочине.

— Заливаешь мне тут… Раз пропуск раздобыл, значит, знаешь, как отсюда выбраться. А я как раз и хочу отсюда выбраться. А ты? Ты хочешь отсюда выбраться?

— Не знаю, — сказал я.

— Дурак, дед. Отсюда все хотят выбраться. Только никто не может. Ты, это… — он, кажется, немного расслабился. — Ты говоришь, книжку про войну написал. Воевал?

— Нет, — мне стало забавно, и я улыбнулся, глядя перед собой на трассу. — Как я мог воевать, мне же пятьдесят два года, я в сорок первом только родился.

— А выглядишь, как будто воевал.

Как же он надоел.

Я не умел общаться с такими людьми. Вернее было бы сказать — не любил.

Когда мы проехали еще десять километров по трассе, впереди на горизонте показался алый край солнца, лучи рассвета вспыхнули бликом на лобовом стекле. Я поморщился, но от солнца стало легче и спокойнее.

Незнакомец по-прежнему не убирал обрез. Он выглядел уставшим, но напряженным. Судя по красным глазам, он не спал всю ночь.

— Раз уж так, — сказал я. — Скажи хотя бы, как тебя зовут и откуда ты вообще.

— Допустим, Леша, — ответил незнакомец. — Обычно меня звали Блестящий. Из-за лысины, ага.

— Что-то подсказывает, что ты каким-то образом связан с не очень законными делами. Даже не знаю что. Кличка? Внешний вид? Твой обрез?

Блестящий ухмыльнулся и не стал отвечать.

Мой козырь сейчас — разговорить человека с обрезом, попробовать если не расположить его к себе, то хотя бы вывести на нейтральное отношение. Успокоить, в конце концов.

— Ты лучше расскажи мне про это место. Что здесь вообще? Тут разве не один городок?

— Городок… — протянул Блестящий. — Зона-то большая. Тут три деревеньки, Светлое, Железное и Колодец. Есть железнодорожная станция, но туда лучше не соваться. Ну и в самом центре… Небольшой городок, да, это и есть Покров-17. Там институт какой-то, где ученые работают, менты и солдаты туда-сюда мотаются, там почти все дома пустые, ну, знаешь, панельки пятиэтажные. А ты что, на экскурсию приехал? Какого хрена я тебе тут все рассказываю?

— А от тебя убудет? — я не переставал удивляться своей наглости.

Блестящий снова хрипло хохотнул.

— Да и правда, хрена ты турист такой, не могу… Ну про Черный Покров и объект хоть знаешь?

— Что?

Блестящий снова хищно заулыбался, сверкнул золотым зубом, прищурился.

— Да ты гонишь, дед… Как сирены выли, не помнишь?

— Нет. Что это вообще?

— Значит, увидишь еще. Ну, как увидишь… — он усмехнулся.

Казалось, Блестящий стал относиться ко мне чуть теплее. Значит, сработало. Я ненавидел конфликтовать с людьми. Всегда лучше втереться в доверие, расположить, уболтать. Даже если на тебя наставили обрез.

— А чем вы тут тогда занимаетесь? — спросил я.

— Челноки мы, дед. В Химки ездим. Деревянными членами торгуем.

— Что?

Блестящий расхохотался, брызнул слюной, кашлянул.


Еще от автора Александр Сергеевич Пелевин
Гномы-хуекрады

Сверхмалая сетевая проза популярного русского Пелевина.


Четверо

1938 год, Крымская АССР. Молодой следователь уголовного розыска прибывает в курортный городок на побережье Черного моря, чтобы раскрыть зверское убийство профессора астрономии. 2017 год, Санкт-Петербург. В городской психбольнице появляется пациент, утверждающий, будто с ним общается женщина с далекой планеты, переживающей катастрофическую войну и гибель цивилизации. 2154 год. Космический корабль «Рассвет» совершает первый в истории человечества межзвездный перелёт к планете Проксима Центавра b в поисках внеземной жизни. Три истории сплетаются воедино, чтобы в итоге рассказать о вечном зле, которое всегда возвращается.


Калинова яма

Июнь 1941 года, несколько дней до начала войны. Немецкий разведчик Гельмут Лаубе, работающий под легендой московского журналиста, засыпает в поезде и попадает в череду бесконечных снов во сне, из которых невозможно проснуться. Каждый раз, просыпаясь в очередном иллюзорном мире, он подъезжает к одной и той же станции — Калинова Яма. Испания, 1937 год. Польша, 1939-й. Революционный Петроград и Германия 20-х годов. Лагеря на Колыме и Восточный Берлин 70-х. На фоне воспоминаний Гельмута Лаубе и его бесконечных снов разворачивается история человека, достигшего пограничного состояния.


Здесь живу только я

В романе «Здесь живу только я» переплетаются две одновременно существующие реальности. Одна соткана из советских сказок 20-х и 30-х годов. Здесь в волшебном городе Ленинграде живет красноармеец Петр, здесь мудрый Ленин, котики и ильич-трава. Здесь Гражданская война превращается в мифическое полотно из фантасмагорий, гротеска и визионерства — но без малейшей доли модного нынче постмодернизма. Здесь нет места для любимой нынче иронии — все настолько серьезно, как только может быть серьезно в сказке. Но эта сказка — о войне.Другая реальность, в которой тоже будет место войне, пусть и ненастоящей — условное наше время, где живет другой Петр, типичный петербургский интеллектуал-одиночка, дитя постинформационного общества.


Аквариум

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Письмена на орихалковом столбе

Вторая книга несомненно талантливого московского прозаика Ивана Зорина. Первая книга («Игра со сном») вышла в середине этого года в издательстве «Интербук». Из нее в настоящую книгу автор счел целесообразным включить только три небольших рассказа. Впрочем, определение «рассказ» (как и определение «эссе») не совсем подходит к тем вещам, которые вошли в эту книгу. Точнее будет поместить их в пространство, пограничное между двумя упомянутыми жанрами.Рисунки на обложке, шмуцтитулах и перед каждым рассказом (или эссе) выполнены самим автором.


Прекрасны лица спящих

Владимир Курносенко - прежде челябинский, а ныне псковский житель. Его роман «Евпатий» номинирован на премию «Русский Букер» (1997), а повесть «Прекрасны лица спящих» вошла в шорт-лист премии имени Ивана Петровича Белкина (2004). «Сперва как врач-хирург, затем - как литератор, он понял очень простую, но многим и многим людям недоступную истину: прежде чем сделать операцию больному, надо самому почувствовать боль человеческую. А задача врача и вместе с нимлитератора - помочь убавить боль и уменьшить страдания человека» (Виктор Астафьев)


Свете тихий

В книгу «Жена монаха» вошли повести и рассказы писателя, созданные в недавнее время. В повести «Свете тихий», «рисуя четыре судьбы, четыре характера, четыре опыта приобщения к вере, Курносенко смог рассказать о том, что такое глубинная Россия. С ее тоскливым прошлым, с ее "перестроечными " надеждами (и тогда же набирающим силу "новым " хамством), с ее туманным будущим. Никакой слащавости и наставительности нет и в помине. Растерянность, боль, надежда, дураковатый (но такой понятный) интеллигентско-неофитский энтузиазм, обездоленность деревенских старух, в воздухе развеянное безволие.


Ого, индиго!

Ты точно знаешь, что не напрасно пришла в этот мир, а твои желания материализуются.Дина - совершенно неприспособленный к жизни человек. Да и человек ли? Хрупкая гусеничка индиго, забывшая, что родилась человеком. Она не может существовать рядом с ложью, а потому не прощает мужу предательства и уходит от него в полную опасности самостоятельную жизнь. А там, за границей благополучия, ее поджидает жестокий враг детей индиго - старичок с глазами цвета льда, приспособивший планету только для себя. Ему не нужны те, кто хочет вернуть на Землю любовь, искренность и доброту.


Менделеев-рок

Город Нефтехимик, в котором происходит действие повести молодого автора Андрея Кузечкина, – собирательный образ всех российских провинциальных городков. После череды трагических событий главный герой – солист рок-группы Роман Менделеев проявляет гражданскую позицию и получает возможность сохранить себя для лучшей жизни.Книга входит в молодежную серию номинантов литературной премии «Дебют».


Русачки

Французский юноша — и русская девушка…Своеобразная «баллада о любви», осененная тьмой и болью Второй мировой…Два менталитета. Две судьбы.Две жизни, на короткий, слепящий миг слившиеся в одну.Об этом не хочется помнить.ЭТО невозможно забыть!..


Пёс

В новом романе бесстрашный талант Кирилла Рябова опускается к новым глубинам человеческого отчаяния. Главный герой книги получит от жизни все удары, которые только можно получить: у него умирает жена, с этого его несчастья только начинаются… Впрочем, все это для того, чтобы, пройдя подводными норами мрачной иронии, вынырнуть к свету и надежде.


777
777

Кирилла Рябова сравнивают с Хармсом и Камю, говорят, что он Балабанов в современной литературе, называют главным писателем своего поколения. Роман «777» подтверждает эту репутацию. Внезапное счастливое событие – ошибка банкомата, выдавшего главному герою баснословную сумму, – запускает череду событий, насколько страшных, настолько же и/смешных. Гай Ричи с инъекцией русской хтони. Содержит нецензурную брань!


Двойное дно

Воспоминания В. Л. Топорова (1946–2013) — знаменитого переводчика и публициста — посвящены в основном литературной жизни позднего СССР. В объектив мемуариста попадают десятки фигур современников от Бродского до Собчака — но главная ценность этой книги в другом. Она представляет собой панорамный портрет эпохи, написанный человеком выдающегося ума, уникальной эрудиции и беспримерного остроумия. Именно это делает «Двойное дно» одной из лучших мемуарных книг конца XX века.


Мальчик. Роман в воспоминаниях, роман о любви, петербургский роман в шести каналах и реках

Настоящее издание возвращает читателю пропущенный шедевр русской прозы XX века. Написанный в 1970–1980-е, изданный в начале 1990-х, роман «Мальчик» остался почти незамеченным в потоке возвращенной литературы тех лет. Через без малого тридцать лет он сам становится возвращенной литературой, чтобы занять принадлежащее ему по праву место среди лучших романов, написанных по-русски в прошлом столетии. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.