Покорившие судьбу - [36]

Летний день, жизнь со всеми ее невзгодами – все кануло куда-то, остались только прикосновения его губ, рук, языка. Словно мощный поток нес ее вперед. Прижав к себе голову Эдварда, она развязала ленточку у него на затылке и запустила пальцы в густые черные пряди. Ленточка упала на землю.

Тотчас он обнял ее крепче, и его поцелуи сделались более властными и горячими. Джулия ощущала всем телом, как он хочет ее, и ею владела одна-единственная мысль: Эдвард мой, мой, пусть всего лишь на минуту – но он мой! Ее пальцы скользнули под синий редингот, потом под застежку белой рубахи, слегка влажной от пота… Он застонал и снова притянул ее к себе.

– Джулия, милая… – шептали его губы.

Не в силах вымолвить ни слова, она лишь льнула к нему всем телом.

Неожиданно он перестал ее целовать и замер, не разжимая объятий. Стало слышно, что оба дышат с трудом.

– Что будем делать? – хриплым шепотом спросил он.

В голове у Джулии неожиданно замелькали мысли, которые она гнала от себя до сих пор: об отце, о лорде Питере, о заросшем бурьяном огороде. Она прижалась лбом к его груди. Безнадежно, бесполезно.

– Я придумаю что-нибудь, – сказал он. – Что-нибудь, чтобы мы могли быть вместе. – Он отклонился назад и, держа ее за плечи, долго всматривался в изумрудно-зеленые глаза. – Джулия, послушай меня. Ты должна мне верить. Я обязательно найду какой-нибудь выход, но мне нужно время.

– Я хочу тебе верить, Эдвард, очень хочу. Только времени у меня нет.

– Не может быть, чтобы твой отец совершенно разорился. Наверняка что-то еще можно спасти.

– Я… я не знаю. Но меня не оставляет ощущение, что моей семье грозит какая-то страшная опасность – словно мы стоим на краю высокого утеса и малейший ветерок может сбросить всех нас в пропасть.

– Как бы то ни было, – сказал он, все еще держа ее за плечи, – ты не выходишь ни за лорда Питера, ни за кого другого. С этой минуты ты моя… Впрочем, возможно, ты была моей еще в те времена, когда я катал тебя верхом.

– Или привязывал к дереву и понарошку сжигал? – Она улыбнулась сквозь слезы.

– Да, – сказал он и крепко прижал ее к себе. – Я люблю тебя, Джулия. Я люблю тебя.

– Я люблю тебя, Эдвард.

Они еще долго стояли обнявшись, потом, подобрав в траве белую шелковую шляпку и черную ленточку, двинулись назад по ущелью, но по пути больше смотрели друг другу в глаза, чем любовались красотами природы. Позже, когда они ехали в двуколке домой, Джулия витала среди грез. Ей представлялось будущее с Эдвардом: их семья, маленькая ферма, домик у моря. Он, разумеется, уйдет из армии, а она нарожает ему десяток детей.

Во время этой прогулки по ущелью Джулия словно бы впала в любовный столбняк, в котором пребывала до сих пор. Везде, куда бы она ни посмотрела, ей мерещились картины семейного счастья с Эдвардом.

Когда повозка в очередной раз подпрыгнула на колдобине и мелодия песни украсилась очередной визгливой руладой сестер, Джулия наконец вернулась к настоящему.

Бурый мерин тащился кое-как, но Эдвард не особенно его торопил. Он продолжал держать вожжи одной рукой, другая же его рука тем временем нашла пальцы Джулии и ласково сжала их.

– О чем ты думала? – спросил он. – Ты так долго молчала.

– О вчерашнем дне, – ответила она.

Он оглядел ее и улыбнулся.

– Ты просто чудо, Джулия. Мне ужасно хочется забрать тебя отсюда и увезти в Лондон. Мои друзья лопнули бы от зависти при виде такой красавицы. – Он мечтательно вздохнул.

Наконец повозка выехала на просторный луг. Густая высокая – по колено – трава расстилалась до самого подножия холмов, на которых Джулия и Элизабет играли когда-то с Эдвардом и его братьями. На пологих склонах между дубовыми и буковыми рощицами светились синие ковры колокольчиков. Посередине луга протекал ручей; около него Эдвард и остановил повозку. Когда он распряг мерина и собирался подвести его к воде, Каролина заявила, что сделает это сама и вдобавок протрет травой лошадиные бока.

– Лошади – моя слабость. Вы не представляете, как я горевала, когда папа распродал чуть не всю конюшню. Я ведь целыми днями не отходила от лошадей, так что Чилтон, наш конюх, уже не знал, куда от меня деваться.

Бурый мерин тряхнул головой, словно в подтверждение ее слов. Каролина завела его в прозрачный неглубокий поток, а Эдвард, по просьбе Элизабет, взялся за огромную корзину. Для девушек она оказалась слишком тяжела, хоть они и пытались поднять ее все втроем: Джулия за одну ручку, Элизабет с Аннабеллой за другую.

Отстранив Джулию, Эдвард без особых усилий опустил драгоценную ношу на траву.

Аннабелла радостно устремилась к корзине.

– Я умираю с голоду! – объявила она, откидывая крышку. – Кроме того, эти яблочные тарталетки всю дорогу так одуряюще пахли, что я едва дотерпела.

Из корзины были извлечены: холодная курятина; горячие пироги с голубиным мясом, обложенные нагретыми кирпичами в полотенцах; груши в лимонном сиропе; а также свежеиспеченный хлеб, сливочное масло, джем из куманики и упомянутые уже яблочные тарталетки. Еда казалась Джулии божественной. От свежего воздуха, пенистого вина и непринужденной беседы вся компания скоро впала в счастливое и умиротворенное состояние. Каролина то и дело принималась декламировать стихи – Вордсворта или Байрона, – но всякий раз прерывала себя на полуслове и тянулась то за ломтиком мягкого хлеба, то за грушевым десертом.