Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка - [149]

— В прошлом году Баранов прислал, — заметив любопытный взгляд Резанова, сказал Михаил Матвеевич. — Редкие вещицы. Многие интересуются. А посмотри, похож Григорий Иванович? Тысячу рублей за парсуну плачено.

С легкой улыбкой смотрел на свояков Григорий Шелихов, основоположник Российско–Американской компании. Он изображен в парике, при шпаге. На андреевской ленте медаль. Умное, красивое лицо.

— Похож, похож, тестюшка наш, будто живой, — отозвался Резанов. — Молодым помер. Жить бы ему да жить.

Свояки помолчали.

— А теперь, Михаил Матвеевич, поведай о новостях из Америки, как там наш правитель Баранов? — сказал Резанов.

— Новости есть. — Булдаков бросил в рот кусочек сахара и со вкусом потянул из блюдечка чай. — Правитель сообщал о постройке на острове Ситке крепости.

Николай Петрович подошел к карте.

— Молодец Баранов. Отсюда, от Ситки, и на север и на юг удобно нам простираться.

— В других местах промысел оскудел. Ситка наши дела поправит… Баранов пишет, что на Ситку ходят для мены республиканские суда, до десятка кораблей ежегодно. Каждый капитан наменивает не менее полутора тысяч бобров, а бывает, и две, и три. Если положить две тысячи на корабль, а кораблей взять только шесть, выйдет, что они берут возле острова ежегодно двадцать тысяч. Ты слышишь, Николай Петрович?

Резанов отошел от карты и внимательно слушал.

— Если взять меньше, только десять тысяч, тогда за десять лет выйдет сто тысяч бобровых шкур.

— А почем нам бобер оборачивается?

— По сто рублей.

— Значит, десять миллионов. И это только на Ситке!

— Только на Ситке.

— Сие обнадеживает. — Резанов потер ладонью лоб. — Однако иностранных купчишек от острова надо отвадить. Опять же без больших судов не обойтись.

— Есть и убытки, Николай Петрович, и немалые. Баранов полагает, что первенец наш, «Феникс», затонул на камнях. Одних грузов погибло на полмиллиона. Не вернулись восемьдесят человек…

За окном раздался призывный вопль сбитенщика. Уныло вызванивала соседняя церковь.

Когда закончили об американских делах, разговор снова перешел на события, связанные со смертью императора Павла.

— Мой друг и благодетель Гаврила Романович Державин сочинил стихи на смерть Павла. Вчера я был у него и списал. Хочешь, прочту?

Булдаков кивнул головой.

— «Умолк рев норда сипловатый, — с чувством читал Николай Петрович, — закрылся грозный страшный зрак…»

— А не боится он, твой благодетель, такие стихи на волю пускать? Против самодержавия написаны. В тайную экспедицию могут призвать, — выслушав до конца, отозвался Булдаков.

— Нисколько не боится. Он говорит, что не будет тайной экспедиции, отменит ее новый император.

Булдаков промолчал.

Николай Петрович собрался уходить, когда лакей доложил о приходе архангелогородского купца.

— Ксенофонт Алексеевич Анфилатов, первостатейный.

— Зови, зови, послушаем, что скажет нам Анфилатов.

В кабинете появился человек среднего роста, в черном сюртуке с кружевным белым воротником. Благородное лицо, выпуклые серые глаза. Волосы зачесаны на лоб и коротко подстрижены. Купец с первого взгляда понравился своякам. Его пригласили сесть, подали чаю с коньяком.

— Мы вас слушаем, Ксенофонт Алексеевич, — сказал Булдаков. — Я главный директор Российско–Американской компании, а это мой свояк, Николай Петрович Резанов.

— Скажу коротко. Я слышал о вашем желании возить товары на Аляску морем. У меня есть ластовые судаnote 2[84]. Я готов предоставить их на правах арматора и о том учинить с вами договор.

— Где строились ваши суда?

— В Архангельске, там у меня своя торговая контора.

— Надежны ли суда? Мы знаем, что построенные в Архангельске суда не могли дойти даже до Англии.

Анфилатов рассмеялся:

— Это казенные суда. Они строились без всякого резона. Дерево сырое, все тяп да ляп, лишь бы дешево построить да деньги себе в карман положить. Мои по–другому делались. Каждую дощечку мастер в руках держал, до последнего гвоздя все осмотрено. А уж в Архангельске есть мастера отличные.

— Если корабли хорошие, — сказал Резанов, — компания их купит по сходной цене.

— Нет, так не пойдет, господа хорошие. Хочу сам их содержать и на них деньги зарабатывать. Хочу, как агличане делают, так и я, — упрямо сказал Анфилатов.

Булдаков хмыкнул и посмотрел на Резанова, Николай Петрович пожал плечами:

— Первый раз слышу. Таких предложений от российских купцов еще не было.

— Проверьте мои слова. В Архангельске вам скажут, что построены суда крепко, на самый хороший манер.

— Мы не о судах сомневаемся, — сказал Булдаков, — а самое дело не в обычай. Ну, а сколько ты, брат, за пуд груза возьмешь, ежели в колонии везти? Дорого небось? Для компании выгоднее на своих судах возить.

— Ежели у вас есть суда подходящие, почему не возить, — сразу откликнулся Анфилатов. — Да ведь не на каждом судне повезешь, сами знаете.

— Что ж, мы подумаем, Ксенофонт Алексеевич. Заманчиво, но с бухты–барахты соваться тоже не резон.

Анфилатов поднялся:

— Думайте, господа купцы. Однако обидно, когда русскому капиталу доверия нет. Свое, русское, все хуже, а аглицкое — все хорошо.

Купцы попрощались сердечно.

— Нравится мне этот Анфилатов, — сказал Резанов, надевая в передней шубу. — Арматором хочет быть, на фрахте капитал зарабатывать… Упрямый, видать. Подумаем, как быть, Михаил Матвеевич, глядишь, и русский арматор пригодится.