Покореженное эхо - [40]

Надеюсь, все мы люди сдержанные и гонку устраивать не будем. Первым лезет наш стрелок. Он готовит арбалет со второй стрелой и тросом, а первый трос перекусывает. В дневное время тросы будут видны на фоне голубого неба. Их следует обрубить, чтобы они обвисли вдоль стен.

Итак, выстрел. Стрела должна попасть в стену рядом с балконной дверью этой квартиры. И опять мы скользим под наклоном и спускаемся на балкон. Обрезаем трос, прячем картины и в течение часа рассасываемся по отелям. Какие вопросы?

– Нас могут взять в здании музея? – спросил Сева Дикой.

– Тогда мы проиграем пари и грош нам цена.

– Но дирекция знает об ограблении, что им мешает? – Удивился Анисимов.

– Они не знают, в какой день и час это произойдет. Они не знают, какие картины мы вынесем. А главное в другом. Пари в том и заключается, что музей должен работать в своем обычном режиме, а не в усиленном. Охрана не в курсе, и полиция тоже. Наша цель – доказать им то, что ограбление возможно. Меры по усилению охраны они будут принимать постфактум. Так что работать придется внимательно, с отдачей и серьезно. Мы берем на себя ответственность – плюнуть в морду зажравшейся буржуазии с ее беспечностью и самодовольной сытостью.

– Хорошо. Нам все удалось. На следующий день они вычислят эту квартиру и найдут картины.

– Картин здесь не будет. Ты совершенно прав, Паша – квартиру вычислят мгновенно. Ликвидировать стрелы мы не сумеем и смотать тросы тоже. На это уйдет много времени, и не вижу смысла заниматься пустяками. Наши следы в любом случае выведут полицию на крышу музея, и они побывают на всех чердаках близлежащих домов. Что нужно сделать? Купить новую обувь и смазать подошвы перцовым раствором. Собаки не должны взять наш след.

– Конечный результат?! – выдал Платон Пелевин, и не ясно спрашивает он или требует.

– Картины мы вернем через тридцать шесть часов. Такая у меня договоренность. Все вы находитесь в своих отелях и ждете моего сигнала. Когда наступит время, я дам знать и мы сможем вновь встретиться и облегченно вздохнуть. Помните главное. На карту поставлен наш авторитет. Идем ва-банк!

Через полчаса о планах постарались забыть. Накрыли стол и принялись ужинать. Ощущение пребывания за границей полностью отсутствовало. Что Москва, что Стокгольм, все едино. Правда, после вечеринки, перед тем, как разъехаться, вся квартира была вылизана и вычищена.

Ни одного отпечатка и следа не оставлено. Когда они придут сюда в следующий раз, то на каждом будут перчатки и новая обувь, намазанная перцовым раствором.

Ждать оставалось недолго.

6.

На следующее утро после ограбления все средства массовой информации взорвались сенсационными сообщениями о хищении из Национальной галереи искусств шести картин Эль Греко. Дерзкое, если не сказать бандитское ограбление взбудоражило весь цивилизованный мир. Все силы полиции были брошены на поиск преступников. Телевидение, радио и газеты буквально кричали о немыслимом преступлении, совершенном в относительно спокойной и тихой стране, где живут законопослушные граждане, гордые своим достатком и укладом жизни. И все это произошло в одно время с полуфинальным матчем по хоккею, проходившем совсем на другом конце города. Сенсация затмила собой такое событие, как чемпионат мира.

К розыску подключили Интерпол и пригласили специалистов из США и Франции.

Главной версией считалось предположение, что банда грабителей-профессионалов состояла из иностранцев.

Что касается самих участников налета, то они вели себя по-разному. Платон Пелевин – строгий и расчетливый пессимист – нервничал больше всех. Расхаживая по гостиничному номеру, он проклинал себя за то, что поддался уговорам и уловкам фантазера Гортинского и позволил втянуть себя в кошмарную аферу. Он единственный из всех, кто понял, что картины в музей возвращены не будут. Если бы они выполнили заказ музея на надежность системы безопасности, то никто не стал бы поднимать такой шум, отголоски которого разнеслись по всему миру.

Но что проку в том, что Пелевин очнулся от гипноза и увидел все в истинном свете? Ничего исправить он уже не мог, не являться же с повинной в полицию.

Этот вариант математика не устраивал. Закончить жизнь в тюремной камере, пусть и шведской, не лучший выход из положения. Вряд ли Гортинский объявится, как обещал. Нет, он будет выжидать до тех пор, пока положение станет критическим, после чего поставит всех перед фактом и команда будет вынуждена согласиться с его условиями. Собрать вещи и уехать – тоже не выход. В первые дни каждому выезжающему иностранцу будет уделено особое внимание. Попадать в компьютерную базу данных Интерпола ему вовсе не хотелось. Оставалось только ждать. Теперь от него ничего не зависело.

Буквально в трех кварталах от Пелевина в другом отеле жил Павел Назаров.

Он, как и его друзья, смотрел телевизор, ни слова не понимая по-шведски, но вид здания музея, оцепленного полицией, говорил сам за себя. Паша продолжал верить в устроенный спектакль. Может быть, потому, что он был музыкальным продюсером и сам любил устраивать сенсационные шоу, а может, и по другим причинам. Дело в том, что Назаров заметил за собой слежку. На хвост ему села машина, как только он свернул с улицы, где находился музей. В час ночи город пустеет, и заметить за собой слежку не представляло труда. Его сопроводили до самого отеля. И если бы все это не было спектаклем, его уже арестовали бы и он сидел бы перед следователем. Но никто его не беспокоил, Назаров смотрел телевизор и продолжал наслаждаться шоу – беспомощная полиция топчется на месте, а высокие полицейские чины отказываются от комментариев.