Покоренный Кавказ (сборник) - [53]

«Легко можно рассудить, что мой труд несносный, – писал он по этому поводу в Петербург, – на седьмом десятке в такое злое время такой дальний путь проходил по-калмыцки. От роду своего не видывал, чтобы кто в эти лета начинал жить калмыцким манером!»

В начале 1728 года Долгорукий, произведенный в фельдмаршалы, был отозван в Петербург, но номинально оставался главнокомандующим Низового, или Персидского, корпуса. Фактическая же власть перешла к более молодым сподвижникам великого Петра: генерал-майору Василию Яковлевичу Левашеву и генерал-лейтенанту Александру Ивановичу Румянцеву (отцу екатерининского героя Петра Румянцева). Первый начальствовал в Гилянах, второй – в Дагестане.

Тахмас-Кули-хан персидский, впоследствии знаменитый шах Надир, поддерживал восстановленного персидскими мятежниками самозваного сына умершего шаха, предшественника Тохмасиба, Измаила. Воспользовавшись отъездом Долгорукого, Кули-хан решил выгнать русских из Гилянской области. Без всякого предупреждения он двинул персидские полчища на Рящ. Сам он шел со стороны города Кескера, а Измаил – от города Лагиджана. Положение русских было критическое. Персы прямо могли задавить их своею численностью. Но Левашев был опытный воин. С ничтожным по количеству отрядом он выдвинулся вперед и стал как раз на пути, по которому сближались Кули-хан и Измаил. Первым показался Кули-хан. Не ожидая его нападения, Левашев со своим отрядом сам кинулся на него и одним ударом разбил наголову его полчища. Покончив с одним противником, русские обратились на полчища Измаила, но недаром говорится, что от великого до смешного один шаг. Измаила и его скопища преследовал по пятам персидский визирь Карчи-Баша. Мятежники успели посторониться, и левашевцы прямо ударили на полки шаха, преследовавшие как раз того, против которого вышли на поле битвы русские. Вышло, таким образом, историческое: своя своих не познаша. Удар был стремителен, произошла жестокая битва. Войско визиря было разбито наголову и бежало. Измаил тоже успел удрать. Победа не прошла безрезультатно: последствием ее было присоединение к русским владениям Лагиджана.

Но тотчас после этого русским пришлось встретиться с новым врагом: это были уже афганцы. Их хан Салдок грубо и надменно потребовал, чтобы русские немедленно ушли из Персии, очистив все уже присоединенные области. Левашев ответил тем, что послал на Салдок-хана майора Юрлова с отрядом в 50 человек. При виде новых врагов русскими овладело было смущение. Перед ними были совсем не жалкие персы, а природные воины, мощные, прекрасно вооруженные. Притом же афганцев было свыше 4 тысяч. Однако смущение владело русскими недолго. Они вспомнили, что перед ними все-таки азиаты, и, ничтоже сумняшеся, первыми ударили на них в штыки. Афганцы, дотоле никогда не слыхавшие массового «ура!», смутились и смешались еще прежде удара. Когда же юрловцы с разбегу натиснулись на них, они в паническом ужасе побежали, оставив на месте боя более шестисот трупов. Сам Салдок-хан, израненный, едва-едва не попал в плен.

Эти победы заставили притихнуть персов, но все-таки присоединение персидских областей не было прочным. И здесь, и в Дагестане то и дело вспыхивали мятежи. Особенно неспокойно было в Дагестане, где заводимые русскими порядки мешали исконному занятию горцев – разбою и грабежу.

– Воровство и грабеж, – объясняли Румянцеву старшины горцев, – наши занятия, так же как ваши – соха и торговля. Грабежом жили наши отцы и деды, и если мы оставим их ремесло, как того требуют русские, мы погибнем от голода.

Никакие увещевания не действовали. Румянцев должен был сам совершать походы на разбойников, но и погромы и экзекуции не производили впечатления: массовые грабежи не прекращались.

Между тем на русский престол вступила императрица Анна Иоанновна. Ее правительство нашло нужным окончательно развязаться с персидскими делами. 21 января 1732 года был заключен Гилянский мир, по которому Персии были возвращены все завоеванные области, а за Россией осталась только полоса земли между Курою, Тереком с Дербентом и Баку. Персия между тем по-прежнему была истощаема внутренними неурядицами. Всесильный уже Тахмас-Кули-хан свергнул шаха Тохмасиба и, объявив повелителем Ирана новорожденного сына свергнутого шаха, стал через это неограниченным властителем Персии. Впрочем, Порта в это время не могла воспользоваться внутренними неурядицами Персии – в Константинополе происходили волнения, и оттоманскому правительству было не до внешних дел. Однако оно все-таки воспользовалось уступчивостью русского правительства. Кабарда, страна Адыге отошли из сферы русского влияния; Имеретия и Грузия тоже начинали подпадать под турецкую руку. Кочевавший в Предкавказье калмыцкий народ со своим ханом Дундуком-Омбо отложился от России и перешел под руку крымского хана. Вышло, что Бирон и его приспешники общипали Россию, лишив ее ни за что ни про что приобретенных ценою русской крови завоеваний.

Левашев должен был уйти в отставку после заключения Гилянского мира; Румянцев, возвратившийся ко двору, был сослан в казанские деревни за то, что с откровенностью солдата высказал мнение о том, что русские финансы не приходится все целиком тратить на придворные роскошества; князь Василий Владимирович Долгорукий только за то, что он был из семьи, пользовавшейся фавором в предыдущее царствование, был заточен в Шлиссельбургскую крепость. Главнокомандующим на Кавказ был прислан оклеветавший ложным доносом Долгорукого генерал-лейтенант принц Людвиг Гессен-Гомбургский, вояка такого сорта, что современник его, адъютант знаменитого Миниха Манштейн, в своих записках отмечает, будто он всегда старался находиться на почтительном расстоянии от неприятеля и обладал способностью заболевать, когда предполагалась решительная битва. Такой-то главнокомандующий и явился на Кавказ весною 1732 года предводительствовать войсками, в течение без малого десяти лет не знавшими ничего иного, кроме побед… Положение дел было таково, что и более талантливому человеку было бы трудно управляться со всеми неожиданностями, случайностями, явлениями, проистекавшими из самого хода дел. Горцы были ободрены уходом русских из персидских областей; для них это являлось прямым доказательством бессилия России. Затем со свойственной народам Востока проницательностью и хитростью эти полудикари сообразили, что новый главнокомандующий приходится совсем не по месту, а его офицеры с немецкими и английскими фамилиями сплошь никуда не годны. Дерзость горцев возрастала не по дням, а по часам. Разбои уже приняли характер партизанской войны. Русских – и солдат, и офицеров – убивали и замучивали чуть ли не на виду главной квартиры. Поднялось самое отчаянное и беспокойное из горских племен – чеченцы. Они то рассыпались по своим лесам, то скапливались в массы. Принц же бездействовал, засев в Тарках. Наконец один из привезенных им с собою иностранных генералов – генерал-лейтенант Дуглас, начальствовавший на Сулаке, должно быть, воин храбрый, хотя совсем незнакомый с условиями горской войны, – не вытерпел положения, становившегося позорным, и решил разгромить Чечню. К сожалению, он вообразил, что может действовать на основании правил и предписаний европейской стратегии. Чеченцы на первых же порах обманули его. Как только прошла весть о предстоящей экспедиции, все скопища чеченцев рассеялись. Успокоившийся Дуглас не пошел сам, а послал вместо себя с 500 солдатами привезенного принцем Людвигом полковника Коха. Тот пошел, забрался в непроходимые лесные дебри Чечни, и отряд был разгромлен так, что пришлось думать уже не о победах, а о том, чтобы уносить подобру-поздорову ноги… Одних только убитых в отряде Коха было 200 человек…