Покоренный Кавказ (сборник) - [114]

Спасшиеся принесли ужасную весть в Екатеринодар, и Бурсак решил жестоко расправиться с черкесами, не разбирая, кто из них прав, кто виноват в нападении. Но он не пошел на левый берег сейчас же. Три месяца выжидал атаман, давая черкесам время увериться, что их дерзость пройдет безнаказанною, а сам тем временем с замечательной скрытностью готовился к походу. Казалось, будто никто, кроме него, не знал о том, что предстоит, а между тем к концу мая у Бурсака были собраны 6 тысяч казаков, да с линии он ухитрился прихватить еще два егерских полка. Отряд был в изобилии снабжен всем необходимым. 29 мая он уже переправился через Кубань, а на следующее утро казаки, пробравшиеся через плавни, окружили аулы, принадлежавшие черкесскому князю Буджаку. С первыми солнечными лучами начался отчаянный бой. Черкесы знали, зачем появились черноморцы, пощады не просили и бились с остервенением. Черноморцы тоже наседали, горя одним только стремлением сокрушить и уничтожить врага. Весть о набеге уже пролетела среди закубанских черкесов. На помощь к окруженным аулам откуда-то вихрем примчались с полтысячи наездников, успевших прорвать живое кольцо. Но и эта подмога оказалась напрасною. Черноморцы остервенели сами. Они еще раз обошли черкесов и ударили на них с четырех сторон. Удар был решительный и неотразимый. Оборонявшиеся были смяты, большинство их легло на месте, казаки ворвались в аулы. Четыре из них были стерты с лица земли, семьи черкесов, а в их числе и княжеская семья вместе с самим Буджаком, более пятисот пленников, весь скот, все табуны, все, что уцелело в саклях, стало добычей казаков.

Черноморцы возвратились из набега в свои станицы гордыми победителями, но и противники их были не из тех, кто смиряется перед силой и оставляет поражения без отмщения. В это же лето участились нападения мелких шаек. Во всех камышах левого берега черкесы сторожили казаков, и, стоило кому-либо из них появиться без предосторожности, меткая черкесская пуля укладывала насмерть несчастного; чуть ли не каждую ночь то там, то тут срывались казачьи пикеты, а иногда черкесские шайки прорывались в глубь страны и неистовствовали даже в далеких от Кубани станицах. Но все это были мелкие отдельные нападения; массы пока хранили грозное спокойствие. Между тем на Кубань доходили час от часу все более тревожные вести. Рассказывали о постоянных и бурных собраниях у черкесских князей и старшин, о том, что горцы крупными партиями уходят куда-то. Однако на самой Кубани, то есть на левом берегу ее, было тихо, и даже отдельные хищники исчезли из камышей, словно усыпляя этой напряженной тишиной бдительность русских.

Гром грянул 19 января 1803 года. В ночь огромные скопища прекрасно вооруженных черкесов, скрывавшихся до того в отдалении от берегов, внезапно перешли Кубань и всей своей тяжестью опрокинулись на Александровский казачий пост. Начальствовавший здесь хорунжий Коротняк храбро встретил нападение. Но ведь сила всегда солому ломит, – Коротняк был убит одним из первых; черкесы ворвались за валы укрепления и буквально вышвырнули вон его защитников. Однако и черноморцы были врагом, вполне достойным напавших храбрецов. Они с поразительной быстротой оправились и открыли по засевшим в укреплении черкесам адский огонь, расстреливая врагов чуть ли не на выбор. Потом черноморцы сами бросились на черкесов и выбили их вон.

Черкесы отхлынули, а в это время по берегу во все стороны уже мчались конные казаки, предупреждая обычным криком «Черкесы, черкесы! Бог с вами!» о близкой опасности.

А опасность становилась все более и более грозною. Пока одно скопище громило Александровский пост, другое, еще большее, опрокинулось на Копыльский кордон. Тут начальствовали подполковник Блюдов и капитан Ерько. Они были предупреждены и встретили врагов картечью и сплошным ружейным огнем. Это не остановило нападавших. Они, будучи отброшены, опять бешено кидались на укрепление. Картечь укладывала передних, задние, словно ослепленные, лезли вперед. Таких ожесточенных приступов было семь. Среди черкесов появились бесновавшиеся муллы, подстрекавшие храбрецов к бою пением Корана. У оборонявшихся истощались боевые припасы, и кто знает, уцелел бы Копыл, если бы в то время, когда шел особенно ожесточенный приступ, не примчались казаки с ближнего Протоцкого поста. Они ударили на врагов с тыла, и лишь это заставило черкесов отойти от укрепления ни с чем. Они сделали вид, что уходят за Кубань, но вдруг почти от берега повернули назад и обрушились на помогший Копылу Протоцкий пост. Тут они даже не могли ожидать себе особенно мощного сопротивления, однако «долг платежом красен». На помощь Протоцкому посту подоспел Ерько из только что спасенного Копыла и отогнал черкесов. Набег не удался. Множество храбрецов осталось на русском берегу Кубани. Но и это не укротило горцев. Вскоре они снова собрались с силами, пробились через линию и навалились на Петровский пост. Но, видно, пыл их уже поостыл, энергия была не та, и нападавшее скопище было сравнительно легко отбито. Черкесы снова притихли уже вплоть до осени 1804 года. Опять началась мелкая одиночная борьба, опять на Кубани защелкали одиночные выстрелы, но скопищ более не появлялось. Такое положение было, пожалуй, еще хуже, чем открытые бои. Казаки изнемогали от вполне понятного нервного напряжения, и вот в сентябре 1804 года за Кубань ворвались неукротимые шапсуги. Их попробовал было остановить при переправе сам Бурсак, у которого оказался отряд в триста казаков, но шапсуги смяли и отбросили противника; однако, к счастью Бурсака, на место боя успела прискакать артиллерия, и губительный огонь пушек остановил черкесов и дал время оправиться казакам. Зато после этого начался бой, о котором ныне вряд ли можно иметь представление. Дрались грудь с грудью. И черкесов, и казаков уже не манила цель битвы, а просто охватили ярость, ослепление борьбы, жажда убийства. Бились кинжалами, душили друг друга, впивались друг другу в горло; бились не только люди, но даже кони, в особенности черкесские, грызли, лягали друг друга. Пушки прервали огонь из боязни бить по своим – так перемешались и нападавшие, и защищавшиеся. Наконец, у шапсугов у первых улеглось боевое одушевление. Они почувствовали, поняли, что русской силы им не сломить, и кинулись назад к реке. Но тут заговорили русские пушки. Картечь так и рвала беглецов, казаки преследовали их по пятам, нанося кинжалами раны даже в спину, что считалось позором среди этих храбрецов.