Покорение высоты - [58]

И снова расчеты, снова поиски оптимального сопряжения ствола и основания, основания и фундамента, фундамента и свай, которые висели над конструктором большим и опасным вопросительным знаком.

Николай Васильевич писал: «Но, в конце концов, важно и то, что теперь все поголовно будут верить в надежность основания, а раньше они в этом убеждались с помощью логики. Вера-то она надежнее разума, когда речь идет о непонятном предмете — теории деформаций грунта. То, что это нападение на фундамент было сделано с таким опозданием и таким шумом и настойчивостью, вызывает у меня подозрение в заинтересованности строителей в оттяжке сроков. Летом почти все воскресенья я занимался расчетами. Всякое нападение вызывало в Моспроекте панику. Трудная была борьба».

4

До победного конца путь был совсем не близок. Вскоре события сложились так, что конструктор Никитин стал атакующей стороной. Новый этап борьбы он развязал сам, по собственной инициативе. Это было совершенно не свойственно его натуре, но этого потребовали от него убежденность в правоте и научная принципиальность.

Ожидая прихода машины, которая должна была поступить со дня на день (и так на протяжении полугода), Никитин стал подбирать техническую иностранную литературу, обобщающую опыт применения свайных фундаментов глубокого заложения.

Он собирал чужой опыт по крупицам, но этот опыт никак не складывался в четкую программу работ, которые ждали его на башне. И вот конструктор получает перевод статьи А. Лоссье «К вопросу об авариях с монолитными сваями». Вот почему так бедна информация об этом новшестве! Автор статьи писал, что уж не так плохи эти сваи, как некоторые считают. Их нужно, оказывается, очень тщательно делать и умственно проектировать. А конкретно, как это «умственно проектировать», автор так и не сказал. Однако признал, что в целом ряде случаев эти монолитные сваи крепко подвели строителей. Возмущениям Никитина не было предела. Перестраховка оппонентов могла привести к вопиющему головотяпству.

Председатель Мосгорисполкома Николай Александрович Дыгай рассказал Никитину такую историю. Вице-президент Академии строительства и архитектуры т. Овсянкин снова начал разговор об уникальности сооружения и выбрал такой аргумент: «Вот когда строился МГУ, фундаменты заложили на глубину 15 метров и из котлована вынули столько земли, сколько весит все здание, а высота его 240 метров. У башни высотой в 520 метров фундамент заглублен всего на 4,6 метра. Решение явно легкомысленное». Выслушав оппонента, председатель Мосгорисполкома Н. А. Дыгай позволил себе дать справку: «Автор фундаментов МГУ и башни — тот же Никитин».

Московский городской Совет депутатов трудящихся на протяжении всей борьбы с теми, кто не верил в башню, ставшую теперь одной из главных достопримечательностей столицы, с завидным упорством постоянно помогал конструктору. Это председатель исполкома Н. А. Дыгай подсказал редактору «Известий» интересную тему, которая ожидает корреспондентов в Останкине.

21 января 1962 года в воскресном выпуске газеты «Известия» появилась яркая статья Евгения Кригера «О романтике, экспертизах и здравом смысле».

Не было, пожалуй, такого москвича, который не слышал бы об этой статье. О судьбе башни говорили в автобусах, в метро. Со всех концов Москвы приезжали на стройплощадку люди, причастные и непричастные к строительству. Даже пятиклассника Колю Никитина спрашивали в школе: «Это про твоего папу статья в «Известиях»?»— «Нет, это, наверное, однофамилец», — отвечал мальчик.

А в статье страстным пером публициста была обрисована печальная картина:

«…Уложен фундамент, смонтирован бетонный завод-автомат, построены подсобные службы и мастерские, бетонные площадки для укрупненной сборки элементов конструкций, подкрановые пути и многое другое.

Грустно смотреть на все это и на исполинский кран, которому не дают здесь работы.

— Укрепить бы нужно фундаменты. А то как бы чего не вышло! — говорят оппоненты Никитина».

Евгений Кригер точно попадает в социально-психологическое ядро проблемы: «Следуя формуле бесконечной осторожности, люди строили бы столь прочные и тяжелые самолеты, что они уже не смогли бы подняться с земли».

Здесь же приведено высказывание конструктора Никитина, что за надежность фундамента в случае применения свай он просто не может ручаться: в глубоких скважинах трудно обеспечить контроль за укладкой бетона.

«Не пора ли покончить с перманентными экспертизами? — спрашивал автор, завершая статью. — Романтика открытий конструктора может усилиями экспертов развеяться».

Статья статьей, но Никитину долго еще было не до романтики.

В Министерстве строительства по-своему отреагировали на статью. Авторам проекта забракованной металлической башни было предложено в месячный срок подновить свою восьмиугольную конструкцию и подготовиться к строительству.

В самом деле, металлическую башню было гораздо проще собрать, чем строить никитинскую. Основная часть работы падала здесь не на строителей, а на металлургов-прокатчиков сложных профилей и кузнецов-штамповщиков.

Монтажникам линий электропередач можно будет поручить сборку и сварку узлов металлической башни, и тогда разом закончатся все разговоры вокруг незнакомой бетонной стрелы, которая неизвестно еще как себя поведет, да и как строить ее — тоже неизвестно. «В Париже стоит ведь стальная башня, и для целей телевидения ее сумели приспособить. Пусть и у нас такая же будет», — рассуждали в Минстрое, позабыв о том, что Густав Эйфель был прежде всего архитектором, а уж потом инженером-металлистом. И в той и в другой своих ипостасях он оставался истинным художником, никому и ни в чем не уступившим ни одной позиции в защите своего изначального художественного образа башни, украсившей романтический Париж. Именно поэтому даже сегодня никому не удается превзойти его сооружение ни в пластике, ни в эстетике…