Покорение Крыма - [169]

К такой резкой перемене темы разговора Абдул-Резак оказался не готов — возразил неуверенно и вяло:

   — Блистательная Порта станет давать разрешение о назначении кадия в тот или иной пункт. А крымский хан сам определит его из числа своих подданных.

   — Значит, вы согласны, чтобы в Крым из Стамбула посылались не судьи, а только дозволение назначать их?

Обресков поймал рейс-эфенди на слове и попытался сразу добиться подтверждения сказанному. И хотя он имел указание требовать независимых судей, желая получить реальный и скорый результат, пошёл на уступку. Тем более что уступка эта была вполне приемлемой и для России не опасной.

Дождавшись, когда Абдул-Резак кивнёт головой, Алексей Михайлович многообещающе заверил:

   — Отдавая должное уступчивости досточтимого посла, я имею честь заявить, что российский двор не станет возражать, чтобы судьи, будучи национальными татарскими, снабжались от верховных законодателей Порты письменными дозволениями, кои всегда даваемы будут без всякого платежа и признания...

* * *

Ноябрь 1772 г.

В Петербурге пристально следили за ходом Бухарестского конгресса, связывая с его успешным окончанием надежду на скорое завершение изнурительной войны.

Никита Иванович Панин с особым вниманием изучал протоколы конференций, присылаемые Обресковым, пытаясь определить действительные намерения турок: довести конгресс до подписания мирного трактата или, как в Фокшанах, затянуть время, ожидая, что Россия не выдержит и пойдёт на уступки. Читая большие желтоватые листы с густо налепленными строчками, Никита Иванович ясно видел, как непросто идут переговоры. Лишённый возможности помочь Обрескову скорым советом (нарочные возвращались в Петербург спустя полтора месяца), он уповал на опыт и благоразумие тайного советника, которого ценил очень высоко. Он был уверен, что без разрешения двора Обресков не пойдёт на уступки, которые не оговорены в инструкции. Но теперь, после заключения в Карасувбазаре договора с татарами, Никита Иванович поспешил согласовать с Екатериной новые пределы возможных послаблений туркам.

   — Доколе ещё татарское дело в самом Крыму не решено было, — говорил он Екатерине, — обстоятельства принуждали нас добиваться получения Керчи и Еникале через посредство мирного трактата с Портой. Тогда Обрескову позволялось жертвовать Бессарабией, с удержанием только реки Днестр между турками и татарами. А по нужде и Бендерами — главной крепостью сей земли, купленной нами весьма дорогой ценой... Но с того момента обстоятельства в Крыму изменились в нашу пользу!.. Следовательно, по справедливости татарское дело не требует той цены, которую мы прежде предлагали.

   — Какую же цену вы ныне определили? — спросила Екатерина.

   — Оставить прежние уступки, но Бендеры променять на Очаков или Кинбурн в цену нашего по татарскому делу снисхождения в обоих его пунктах: вольность нации и поручение нам в стражу Керчи и Еникале.

Екатерина долгим, цепким взглядом просмотрела разложенные перед ней бумаги, затем сказала основательно и твёрдо:

   — Сто Бендер не стоят одного Крыма! Значит, не будем торговаться... В крайнем случае пусть отдаст крепость...

Панин так и написал Обрескову:

«Соглашаемся мы на промен Бендер на Очаков или Кинбурн, а напоследок и на самую его уступку без всякой уже собственно за него замены...»

* * *

Ноябрь — декабрь 1772 г.

На очередной конференции Обресков, довольный договорённостью по крымским судьям, решил начать обсуждение вопроса о крымских крепостях. (Оставление духовных связей между Крымом и Турцией, на которые, по всей видимости, придётся в конце концов согласиться, делало татар зависимыми от султана, и Россия должна была противопоставить этому своё присутствие на полуострове).

Строго выполняя инструкцию, Алексей Михайлович потребовал от Порты не только подтвердить нахождение в российской собственности Керчи и Еникале, но и передать империи крепости Очаков и Кинбурн, а также предъявил претензии на земли, лежащие между Бугом и Днестром.

   — В таком случае Порта требует возвращения ей всех турецких крепостей в Крыму и на Кубани, соглашаясь признать права России на Азов и Таганрог, — парировал Абдул-Резак. — Что же касаемо земель между упомянутыми реками, то хотя Порта от тех земель никакой выгоды не получала, Очаков всегда был ключом тех мест. А ключ от собственного дома в чужие руки не отдают!

   — Зачем же вам все крепости? — спросил Обресков.

   — Справедливость требует, чтобы и Порта имела равномерную от татар безопасность... Оттоманская империя не намерена атаковать татар, но крепости в Крыму и на Кубани позволят ей сохранить должное к себе почтение от этих диких народов. Иначе им вольно будет безнаказанно оскорблять Порту... России же довольно к обузданию татар одного Азова.

   — В рассуждении оттоманских владений само положение татарских земель есть наилучшая для Порты защита, — возразил Обресков. — А вот России для оборонения одного Азова недостаточно! Взгляните на карту!..

Обресков взмахнул рукой — полковник Петерсон неторопливо крутнул на столе широкий плотный лист.

   — Вот основной путь, коим татары всегда набегают на границы Российской империи... (Толстый палец тайного советника заскользил от Перекопа до Новороссийской губернии по водоразделу Днепра и Дона, выводя плавную дугу Муравского шляха). А вот где предлагаемый вами Азов... (Палец ткнул в чёрную точку на левом берегу устья Дона). Укажите, каким образом можно отсель противостоять татарским набегам?.. Нет, на ваши условия мы пойти не можем! Поэтому я повторяю требование о четырёх помянутых крепостях.