Поклонись роднику - [9]

— Пошел! Пошел! — подтолкнул Пашка Тарзана. Тот не испугался спокойной воды, принес трофей.

— Вот теперь порядок! — Пашка удовлетворенно подержал на весу красавца селезня, сунул его в потяжелевший рюкзак. — Ну, что, приятель, куда двинем? — рассуждал он, обращаясь к собаке. — Не заночевать ли нам у Тоньки? Пожалуй, подходящий момент.

Сказано — сделано. Скорый на решения, Пашка Колесов бодро зашагал к деревне. Другой бы хоть дождался темноты, он шел к Тоньке Морозовой в открытую. Жителей в Макарове не лишку, пусть поглядывают из окон любопытные старухи: осудят, что ли? Так мужика у Тоньки нет, а сам Пашка чувствует себя совсем вольно. С женой пожил всего четыре года, та уехала с дочкой в райцентр, заявив, что не может больше видеть его. Ну, не можешь, так поживи, покрутись одна. Пашке унывать нечего — бабы всегда найдутся.

Возле Петровниной избы заметил несколько сосновых хлыстов и, не раздумывая, постучал в дверь.

— Кто там ботает? — послышался недовольный голос хозяйки.

— Открывай, Петровна. Чего заперлась засветло?

— Как не запираться-то, коли одна живу? — Высокая сутулая старуха отперла дверь, окинула Пашку взглядом, пригласила:

— Проходи.

Приставив к лавке ружье, Пашка сел у переднего окна, Петровна — на табуретку. Догадываясь, за чем пожаловал гость, она улыбнулась:

— Все с ружьем да с собакой бродишь. Арестовывать меня пришел, что ли?

— Работа такая, Петровна.

— Понятно, не поле пахать, не хлеб молотить.

— Смотрю, кто-то тебе дернул трактором хлысты.

— Это еще по снегу Николай Хохлов подвез. Сыновья велели заготовить: приедут в отпуск — будут подрубать избу.

— Надо было прийти, ко мне, оформить выписку.

— Господи, в лесу живем, и все какие-то строгости! Раньше никто и слова не говаривал, — всплеснула руками Петровна.

— Не мной установлено. По сути, я должен оштрафовать тебя, да уж ладно, плати пятерку, — снисходительно определил Пашка. — Квитанции только нет при себе: будешь в селе — выпишу.

Старуха укоризненно глянула на собеседника, что, мол, с тобой поделаешь, хоть ты и шалопут, если на голове фуражка с зеленым околышем и внушительной кокардой.

— Да на кой ляд мне твоя квитанция?! Или я не знаю, что тебе на выпивку надо. Черт с ней, с пятеркой, только отвяжись.

— Зря ругаешься, Петровна. Хочешь знать, за строевой лес ты должна бы заплатить много больше, а я с тебя беру как за дрова.

— Обнаглели вы, мужики, — резонила свое хозяйка. — Вот скоро приедут пахать трактористы и пойдут по домам выпрашивать у старух водку. Я говорю, ребята, прорва вы эдакая, постыдитесь — в селе живете, коло магазина, денег получаете не полста рублей, как мы — пенсию.

— Старухи — народ запасливый. Ведь у тебя хоть сейчас найдется это самое… А что, может быть, плеснешь стаканчик? — рассмеялся Колесов.

— Пашка, бесстыжие твои глаза! — покачала головой Петровна. — Ступай куда наладился.

— Верно, надо топать…

День оказался удачливый: в рюкзаке — две утки, в кармане штормовки — даровая пятерка. Что еще надо? А времечко-то какое приспело! Глянешь на широкий разлив яркой вечерней зари — душа расправляется. Очнулась природа. Не только на Сотьме половодье, каждая речушка или овраг бурлят, даже придорожный ручеек и тот младенчески лопочет.

Нравилось Пашке Колесову его нынешнее свободное житье: вроде бы сам себе хозяин, хотя, конечно, и у лесника есть свое начальство. Зимой дают задание по сбору сосновых и еловых шишек, летом посылают на сенокос, но все-таки идешь с ружьем по лесу — уже делом занят. Никакого сравнения с тем, что было на лесопункте. Начинал с обрубки сучьев, потом перешел раскатывать бревна по штабелям на нижнем складе — чертоломная работа. К счастью, подвернулся случай устроиться лесником. Заработок, правда, не тот, но и здесь можно приспособиться: выписываешь, например, кому-то два кубометра леса, а те привозят все десять, значит, надо отблагодарить его, Пашку. А главное — возможность вдосталь бродить с ружьем, к чему он пристрастился с детства, поскольку отец был, пожалуй, последним профессиональным охотником не только в Покровском районе, но и в области.

Оставив собаку на крыльце, Пашка крутнул кольцо на двери у Морозовых. Выбежала Тоня, не то обрадовалась, не то растерялась, встретив словами:

— Ой, это ты! А я и забыла, что крыльцо открытое. Запри!

— Кто там пришел-то? — спросила из-за переборки Тонькина мать.

— Свои, тетя Шура, — ответил Пашка, по-хозяйски щелкнув выключателем. — Пора свет зажигать.

— Здорово, Павел. Они толкуют на кухне, а я сумерничаю, спать прибираюсь.

Тетя Шура, старуха еще крепкая, круглолицая, выглянула в переднюю, пожмурилась на свет. Пашка стоял посреди избы в штормовке и сапогах-броднях: удалой, красивый парень с живыми темно-карими глазами. Всем бы хорош, только ветрогон. К Тоньке похаживает, а все, наверно, впустую. С другой стороны, где нынче лучше-то жениха найдешь: ведь не одна, с ребенком.

— Поди, охотился?

— Ага. По реке прошел.

— Сейчас воды-то — страсть. Я дак из дому и ноги не ставлю, а Тоня с Аленкой кажин день бегают в село. Да ты скинь бахилы-то, чай, устал, — подсказала она.

Пашка снял в кути сапоги, прошел на кухню и достал из рюкзака уток. Из второй половины избы, что соединяется с кухней, появилась Аленка.