Поклонись роднику - [38]

У обоих вздернулись нервы. Павел обыскал всю избу до последнего уголка: не спрятался ли где вор. Истыкал вилами сенной зарод на позети, выкрикивая угрозы:

— Вылезай, сучий потрох! Хуже будет — насквозь пропорю!

Разгорячился, умаялся даже, наконец стукнул себя по лбу:

— Не иначе Васька Мухин проник, стервец! Его проделки. Ну, он от меня не уйдет!

— Куда ты? — встревожилась Александра. — Выдумал связаться с этим тюремным!

— Ничего, сейчас найду, как миленького.

Носков свистнул Найду, рыже-белую лайку, проворно-суетливую, в хозяина. Та уж набегалась по лесу, а все равно с готовностью завиляла хвостом. Ходко направились берегам Катенихи.

Найти Ваську Мухина в поле не составило труда. Уткнувшись ничком, Васька непробудно всхрапывал под березой. Павел Андреевич, и без того взвинченный, увидев свой бидон в подтеках меда, по которым ползала проныра оса, пришел в ярость, схватил пастушечий арапник, сложил его вдвое и со всего маху жиганул Ваську. Тот не мог сразу очухаться, едва приподнялся, как новый удар полоснул по спине. Захлебывалась лаем Найда, хватала бедолагу за сапоги и брюки.

— Я тебе, подлец, покажу! Ты у меня забудешь дорогу в Пустошки! — приговаривал Носков. — Меду ему, сукину сыну, захотелось!

Васька, прижавшись спиной к дереву и загораживая лицо руками, взмолился:

— Дядя Паша, перестань! Останови собаку!

Носков в сердцах отшвырнул плеть, унял Найду. Его узкое носатое лицо побледнело, пересохшие губы гневно тряслись.

— Убить тебя мало!

— Совсем озверел. Забери свой мед!

— Кому он нужен теперь? Только выбросить, небось прямо рылом наездил весь бидон. Ну, как же ты не подлец после этого? Денной вор! И водку выглохтал. — Носков с досады пнул порожнюю бутылку. — Деньги где? Подавай сейчас же, не то пеняй на себя.

Пожалуй, не было более позорной минуты в непутевой Васькиной жизни. Он сидел без берета, всклокоченный, жалкий, морщился, потирая поясницу. Чувствуя свою вину, не смел поднять руку на разгневанного родственника.

— Кому говорят — деньги! — повторил окрик.

Васька медленно достал из кармана сто двадцать рублей. Носков пересчитал их.

— Эх, Васька, неужели совесть-то дешевле этих денег? Ведь снова посадят, дубина!

— Ладно, не пугай, я пуганый, — посуровел Мухин. Он поднялся на ноги и, хоть пошатывался, почувствовал себя трезвее. — Если бы ты не был мне сродни, я бы тебе сейчас припечатал как следует. — Он замахнулся кулаком. — Получил свое и мотай отсюда, сквалыга!

— Но-но, руки-то не расшиперивай! — Не уступал Павел, но все же забрал бидон и уже с некоторого расстояния пригрозил: — Я это дело так не оставлю, не поленюсь, к участковому схожу. До чего обнаглел, вор белосветный!..

Вечером, когда Васька только пришел в свою холостяцкую запущенную обитель и завалился на скомканную постель, послышались тяжелые шаги по лесенке и стук в дверь: явился сам участковый милиционер Иван Иванович Карпов, мужик лет пятидесяти, плотный, кряжистый, успевший дослужиться до капитанского чина.

Васька сел на край постели, подперев голову руками. Карпов придвинул табуретку, окинул взглядом убогую обстановку, в которой мог существовать только Васька Мухин. Чист молодец, ни коз, ни овец.

— Ну что, Мухин, опять за старое — начинаешь шалить? — сказал он, постукивая куцапыми пальцами по планшетке.

— Значит, Носков уже прибегал?

— Вот почитай. — Карпов достал из планшетки листок бумаги. Васька прочитал:

«Участковому милиционеру товарищу Карпову И. И. от жителя деревни Пустошки Носкова П. А.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Сегодня, 3 сентября 1983 года, пока я ходил по грибы, а жена находилась в огородце, меня обокрал Васька Мухин. Много говорить про него не буду — всем известный вор. Утащил 120 рублей, трехлитровый бидон меду и пол-литра. Может быть, и еще чего. Я сразу же нашел его в поле пьяного, отобрал деньги и бидон, правда, мед, после того как он его наездил, пойдет в бросок. Пол-литра он успел выпить — буде бы разорвало. Прошу отдать его под суд, пускай сидит, коли не умеет жить по-людски.

Носков П. А.».

— Родственничек называется!

— Да и ты его уважил. Правильно он излагает? Так было? — спросил участковый.

— Ну, так… — поморщился Васька. — Я все вернул ему, кроме бутылки.

— Ведь не первый раз мы с тобой встречаемся, подумал бы, что все равно узнаю твои грехи.

— Понятно, участковый на участке, как на фронте генерал.

— Это верно, — одобрил Карпов. — Так вот слушай, что я тебе скажу, отчаливай подобру-поздорову из нашего района куда угодно. Понятно? Даю тебе неделю сроку.

— Ладно, Иван Иванович, уеду, — легко согласился Васька, провел пятерней по коротким волосам.

— Эх ты, чухлома! Смолоду надо было выколачивать из тебя кислую шерсть, — сурово сжал губы Карпов. — Село позоришь! Ну, скажи, за каким чертом тебе потребовалось обворовывать Павла Носкова? Ведь сейчас зарабатываешь больше моего. Мать из-за тебя в землю пошла…

— Сказал, уеду — чего еще? — В зеленоватых Васькиных глазах вспыхнула дерзость.

Неисправимый. Карпов это понял давно. За время службы приходилось встречаться с разными субъектами, особенно на Раменском лесопункте: там много народу не местного, а случайного, прибылого. Но чтобы свой, сельский воровал, болтался беспутно и неприкаянно, такого примера больше нет.