Поклажа для Инера - [35]

– Судя по выговору, ты из Пенди?

– Да, да, – подтверждая, сильно замотал головой Ахмед ага. – Из Тахта – Базара.

– Слезай, – лениво потребовал бородатый и, потарапливая, ткнул дулом винтовки под ребро. Когда Ахмед ага спрыгнул с коня, бородатый спросил:

– Знаешь дорогу через границу? – Посмотрел зубы Тулпара, оглядел коня, отойдя на шаг.

– Знаю, знаю, – срывающимся голосом заверил, не задумываясь, Ахмед ага. – Был в тех краях пастухом, все знаю.

– Переведешь через границу, оставлю живым. Задумаешь какую-нибудь хитрость, пристрелю, как собаку.

Ахмед ага, глядя, как второй басмач – молоденький, юркий – тащит за ноги Халыка в камыши, опустил голову, зыркнул по сторонам: нет, не удрать. А перед глазами всплыло лицо Огульсапар, зазвучал в ушах ее голос: “Возвращайтесь благополучно!» – И заныло, заболело сердце. – “Прощай, славная женщина, знать не суждено нам пожить вместе».

Молоденький вернулся на тропу, молодцевато взлетел на коня Ахмеда ага.

Ахмед ага, без понуканий встал между всадниками. Камышами пробирались недолго – тропинка выбежала на открытое место. Всадники, проехав недолго, свернули через невысокий холм, но оказались во впадине. Там паслись два верблюда и рыжий конь, который принадлежал, очевидно, третьему басмачу, пожилому, толстому, с обветренным красным лицом и властными манерами…

– О, Халык, Халык, прости меня, – тяжело вздохнув, закончил рассказ Ахмед-майыл. – Это я, только я виноват в твоей смерти. Почему меня не убили вместе с тобой ?!

– Хватит причитать! – оборвал я. – Стонами горю не поможешь, друга не воскресишь. Если б ты делал то, о чем мы договорились, если б не твоя затея со смотринами… – и хотел добавить: посмотрите, мол, на него, жениться ему захотелось, голову потерял, но осекся. Потому что и сам терял голову, и сам мечтал о женитьбе, как о счастье. Посмотрел смущенно на Айнабат, словно она могла угадать мои мысли.

Отдохнув, мы закопали убитых и опять вернулись к костру. Я лег на попону, отвернувшись от старика. Тот опять начал благодарить за спасение, опять вздыхал, окликал меня, чтобы спросить или попросить о чем-то, но я сделал вид, будто сплю. А сам наблюдал за Айнабат. Она тоже не спала и даже не притворялась; ворочалась, иногда всем телом вздрагивала, куталась, будто ей было нестерпимо холодно.

Еще затемно, даже не попив чаю, отправились мы в Оджарлы. Прибыли туда, когда начало светать. Нашли дом председателя сельсовета. Пока спешивались у ворот, из дверей глинобитной кибитки выглянул высокий, красивый, точно девушка, парень. Это и был председатель сельсовета.

Мы оставили у него Айнабат с верблюдами, попросили в помощь людей и как только они собрались, тут же отправились за телом Халыка.

Председатель поехал с нами, но перед этим направил в аул Халыка двух аксакалов, чтобы эти старики, хорошо знавшие обычаи, известили о несчастье родных погибшего.

В ближайшем ауле узнали, что один из аульчан случайно наткнулся на убитого и отвез его в село. Халыка опознали. Сообщили его родственникам, и они приехали, чтобы забрать мертвого. Среди них был чернобородый старик, который сказал. что Халык уехал с другом, того, наверное, тоже убили, поэтому надо найти и его тело. Люди прочесали все камыши в том месте, но никого не нашли. Родственники Халыка попросили местных жителей: если ко-нибудь найдет погибшего или узнает что-нибудь о нем, пусть сообщит им.

Когда мы вместе с председателем и его односельчанами приехали в аул Халыка, друга Ахмеда ага уже похоронили – он всего лишь одну ночь пробыл в своем доме, да и то теперь гостем.

На душе у меня было тяжело и горько, как бывает всегда, когда приходишь в дом, где смерть. Халыка, конечно, похоронили, но горе осталось, оно не покинуло и этот двор – люди сидели скорбные, сосредоточенные, задумчивые, глядя вниз.

Мы, объяснив, что не можем долго задерживаться, собирались уже уходить с поминок Халыка, но тут в дом вошла пожилая, высокая и, видимо, в молодости очень красивая женщина в старом чабыте и чернобородый мускулистый яшули.

Увидев ее Ахмед-майыл дрогнул. – Нурсолтан… вот так получилось, – сожалеющий голос Ахмед ага задрожал. – Вот как пришлось вернуться сюда…

На красных, с опухшими веками глазах жены Халыка показались слезы. Но она овладела собой, сдержалась.

– Что поделаешь, Ахмед, – сказала она скорбно. – Видимо этому суждено было случиться. – Ахмед ага тяжело вздохнул.

– Видишь, причиной какого горя я стал… – И голос его снова задрожал.

– На все воля Аллаха – чему суждено случиться, то и случится, никому не дано избежать того, что на роду написано, – повторила Нурсолтан. – Если кому судьбой предназначено, что его укусит собака, то собака укусит, даже если этот несчастный едет на верблюде… Спасибо, Ахмед, что пришел; спасибо, что искал тело моего мужа. Покойный очень любил говорить о тебе. Не забывай нас. Хотя теперь и нет твоего друга, но есть его дети, так что приезжай к нам, мы всегда будем тебе рады, – сказала она, стараясь не показать своего горя и обиды, но они чувствовались.

– Вы, Нурсолтан, простите мой грех! Смерть Халыка, любящего брата своего, на моей совести и нет мне прощения. – Тон, его слова опять обеспокоили Нурсолтан.