Покажи мне Бостонское небо - [10]

Тот самый патрульный, довольный счастливым исходом, начал расспрашивать, зачем мне это понадобилось.

Приемный отец бьет мою мать. Нападет на меня с ножом, взгляните на бедро. Часто выпивает. Я не могу с ним бороться.

До свидания, мистер Лоутон. Вы больше не моя забота.

А позже подошла и Аннет.

– Ты больной.

– Я знаю.

– Как тебя зовут?

– Эван…

Repetitio est mater studiorum (лат.)* – повторение – мать учения.

3 января, 1974 год. Бостон.

– Сколько еще нужно намеков, Аннет, чтобы вы поняли, кто я? Сколько вальсов должно прозвучать, чтобы мы смогли встретиться взглядами?

– Вы требуете от меня почти невозможного.

– Нет. Много ли незабываемых событий происходило в вашей скучной, как парижские улицы, жизни, Аннет? Хотите сказать, вы каждый день подвергались нападению со стороны неизвестных, которые связывали ваши руки и целовали, содрогаясь от волнения? Или, быть может, вы часто завязывали общение с самоубийцами?

– Кажется…

– Я не хочу, чтобы вам казалось. Обратите внимание: прошло уже пять минут. Незабвенный Фредерик перешел к трагической прелюдии до-минор. А мои руки ослабили хватку. Но вы по-прежнему никуда не спешите, не вырываетесь. Вам не кажется, дорогая моя Аннет. Вы уже не боитесь. Все, что от вас требуется, – повернуться. Никогда ничего не делайте наверняка. Игра стоит свеч лишь тогда, когда игрок уверен в каждом своем действии. Даже риск должен быть оправдан. И вот вам представилась возможность. Смелее.

Аннет медленно повернулась. Ее окутал невыносимо знакомый аромат, легкое дуновение леса с едва уловимой ноткой табака. Глаза не желали открываться.

– Ветивер с Гаити, египетский жасмин. Вы знаете меня. Ибо лишь я мог запомнить подобное.

Духи, которыми пользовалась мама. Благоухание детства, вихрь воспоминаний, оставленных где-то за стеной сиюминутных горестей. Аннет открыла глаза. Дежа вю. Кажется, что ты когда-то видел человека, стоящего напротив, но не совсем уверен в собственном выводе. Стоило лишь прибавить самоубийство, поцелуй.

– Эван. – В голосе Аннет не было удивления. Скорее, в нем звучало облегчение, которое, однако, не умаляло ощущение ужаса от всего, что сделал Эйс за последние месяцы.

– Это было так просто, не правда ли? Всего лишь побороть свой страх перед неизвестностью. Вы никогда не думали о том, что произойдет, если все же заглянуть туда, куда обычно боялись смотреть. Аннет, вы должны понимать, что ничего не изменилось. Вы все еще находитесь в розыске, в подвале по-прежнему маринуется тело Роберта Олсэна. Нет, в пищу мы его употреблять не будем, но, как наглядное пособие, он нам, безусловно, пригодится.

Как и в детстве. Лицо Эйса покрыто множеством шрамов, доставшихся, по его рассказам, от всех любовников матери. Но если одних детей избивают за непослушание, то ранения Эйса – результат сопротивления захмелевших мужчин, которых ждала самая страшная участь. Об этом Аннет еще не знает. Хоть она и видела ранние рисунки своего «учителя».

«Это лишь плод моего воображения. Этого нет физически, но оно прячется у меня в голове», – так он говорил.

«Я вижу их такими, всех этих мужчин. Для них последним прибежищем может стать лишь полотно Босха».

- А теперь, Аннет, я хочу, чтобы вы на кое-что взглянули. «Вдвойне дает, кто дает скоро». Чем быстрее вы привыкните к обстановке, тем раньше мы приступим к тому, что я запланировал. Следуйте за мной.

Эйс взял ее за руку и повел в другой конец зала. Он достал из кармана небольшую связку ключей и, быстро найдя нужную «отмычку», открыл дверь. Щелчок выключателя.

Тусклый свет просторного помещения озарил множество картин, устлавших стены мрачной комнаты. Под каждой работой лежал какой-либо предмет. Некоторые из изображений Аннет узнала. Их нельзя было не узнать. Все те же мертвые мужчины, плоды воображения ее друга Эвана. Эйса. Зная, на что способен ее спутник, долго раздумывать не пришлось:

– Ты ведь убил их?

– Да, Аннет. Все они погибли от моей руки. Но не судите меня. Неизбежность порой подталкивает людей к невозможным для осмысления поступкам. Я когда-то говорил вам, что все это – наилучший для подобного отребья исход. Но даже морально разложившиеся люди заслуживают того, чтобы о них хоть кто-то помнил. Любая картина – застывший момент. То, чего ты не в силах вернуть. Я смотрю на эти произведения и вспоминаю каждого из них, нахожу весомую аргументацию содеянному. Частица каждого усопшего хранится под соответствующей картиной. Кусок ткани, скажем, рубашки, или же серебряная цепочка. Не все уходит под землю, Аннет, что-то остается здесь, в дивно пахнущей кунсткамере. Чувствуете этот аромат? Никаких ноток гниения, только магнолия, пион и амбра. Зал чужой славы.

- Они были любовниками… – Эйс молниеносно схватил Аннет и прижал к стене.

– Я не советую вам заканчивать подобное предложение. Запомните, Аннет, – никогда не нужно говорить вслух об очевидных фактах, способных кого-либо разозлить. Не стоит что-то предполагать, ибо велика вероятность промаха. Стреляйте в цель. Но не в воздух, так как в этом случае вы все равно допустите осечку. Будьте любопытны, но дозируйте свой интерес, делите на части и думайте, когда задаете вопрос. Оставьте свою скорбь за порогом этого дома. Наивность и легкомыслие – там же. И это – не просьба.