Покажи мне Бостонское небо - [8]

Меня начинало тошнить от волнения при мысли о том, что я прикоснусь к ее губам. Проведу по ним пальцем.

Голова кружилась, пульс учащался. Когда убиваешь человека, ты обязан сохранять ясную голову и полное спокойствие. Рука должна быть подобна деснице хирурга. Но представляя Аннет, беспомощную и готовую на все, ради того, чтобы еще хотя бы раз увидеть свою недрагоценную мать, я чувствовал как сердце покидает свое место.

Весь день я готовился к долгожданной встрече.

Повязка.

Нож.

Парфюм мистера Лоутона.

И тетрадный лист, на котором изображены два невысоких дерева, склонившихся под порывами ветра в одну сторону. В правом верхнем углу нарисован компас, который указывает на восток. Туда, где восходит солнце. В самом низу подпись: "Ты учишь орла летать"*.

Вечером Аннет отправится на прогулку со своей школьной подругой Мириам. Они прощаются около пекарни "Дядюшки Морриса". После чего Аннет предстоит десятиминутная прогулка в одиночестве через парк «Савин Хилл», прежде чем она окажется дома. Там я и буду ждать ее. Трястись и изводить себя вопросами.

Это необычно. Ночь – некий символ. И именно ночью должны умирать те, кто этого заслуживает. Я же нахожусь в парке лишь для того, чтобы Анннет узнала обо мне. Прошло всего несколько минут моего нахождения на одной из скамеек, и вдруг показалась она. Правая нога перестала слушаться. Ладони взмокли, глаза атаковал едкий пот. Еще несколько шагов. В момент, когда она прошла мимо, я встал и набросился на нее сзади. Закрыл ее рот рукой.

Мокрой рукой. Идиот. Губы.

"Аннет, не дергайся. Все будет хорошо, но мне нужно завязать твои руки. И глаза".

Сначала она не послушала меня, пыталась ударить меня ногой в голеностоп, старалась разбить мне нос собственным затылком. Но вскоре сдалась. Силы были неравны. Прости.

В кустах я расстелил простынь, которую забрал из маминого шкафа. Усадил на нее Аннет.

– Что тебе надо?! Пожалуйста, отстань от меня…

– Тише, – былая уверенность в голосе постепенно возвращалась, – я не причиню тебе вреда. Я не хочу, чтобы ты видела мое лицо. Меня зовут Эван.

Я достал листок с рисунком и положил в карман сарафана, который был тогда на Аннет. Когда я наклонился, чтобы сделать это, почувствовал как пахнет ее кожа. Шафран, кориандр. Я остановился. Ее лицо находилось в нескольких сантиметрах от моего.

Египетский жасмин.

Я медленно прислонился к ее влажным от слез губам.

Ветивер с Гаити.

Нас обоих трясло, но никто не останавливал тот поцелуй страха и обожания.

Разрезав веревку, стягивавшую ее запястья, я поспешил удалиться.

Я до сих пор помню, каков был на ощупь ее небесного цвета сарафан. Соленые губы. Когда я возвращался домой, казалось, я могу повлиять на все происходящее со мной. Но бывают и незамкнутые физические системы. То был единственный раз, когда я не знал, чем все закончится…

Aquilam volare doces(лат.)* – ты учишь орла летать.

3 января, 1974 год. Бостон.

Прости ж, прости! Тебя лишенный,

Всего, в чем думал счастье зреть,

Истлевший сердцем, сокрушенный,

Могу ль я больше умереть?*

– Это строки из стихотворения несравненного Джорджа Байрона, которые он написал после разрыва с супругой. Я люблю петь, Аннет, аккомпанируя себе на фортепиано. Я представляю, будто я личный композитор величайшего поэта. И строки обретают крылья, но разбиваются об одинокие невосприимчивые стены моей обители. Теперь же у меня есть вы, миссис Лоутон. Вам понравилось?

– Где я?

– Бедная моя Аннет. Безусловно, когда спишь более семидесяти часов, предварительно угодив в не самую приятную автокатастрофу, в голове царит totum revolutum**.

– Эйс?

- Искренне ваш.

– Где я?

– Цитируя себя же: "В моей обители с невосприимчивыми стенами". Кричать не надо. Но вы и не станете. Стоит ли мне освежить последние минуты, когда вы еще пребывали в сознании, миссис Лоутон?

– Если вам не трудно, – Аннет окинула взглядом просторную комнату. Эйса в ней не было. Стены устланы множеством картин. Некоторые из них миссис Лоутон узнала.

Ренуар и его "портрет мадемуазель Ромен Ланко".

Модильяни, "портрет Диего Риверы".

Судя по всему, рассудок возвращался довольно быстро, как и некое подобие страха. Наконец, послышался знакомый баритон:

– Когда мы находились в медицинском центре, вы говорили с матерью, которая лежала без сознания. Отвечали на какие-то ее реплики. Но Дорис не произнесла ни слова. И я тому свидетель. Я был вынужден на вас надавить, чтобы вы наконец-то отключили аппарат жизнеобеспечения. Именно тогда я нажал кнопку вызова дежурного врача. Тот немедленно обратился в полицию. Мне пришлось ударить его ножом, но весьма аккуратно, чтобы позже, залечив рану, он смог описать вас во время дачи показаний. Я практически тащил вас к машине. И вы не сопротивлялись. Причина в неимоверном стрессе, усугубленном аварией, попали в которую мы по вине некоего Роберта Олсэна. Он мертв. Его тело ожидает нас в подвале. Раствор формальдегида не даст ему испортить великолепный аромат, наполняющий этот дом. Чувствуете?

– Секунду, – в горле девушки пересохло. Губы потрескались.

Одна за другой в памяти мелькали картинки новогодней ночи. Выдернутый шнур. Кровь дежурного врача. Стекольные брызги. Поцелуй.