Покаяние - [9]

Я выглядел не менее экстравагантно: флотские чёрные суконные брюки, ботинки с крючками и уже известная полосатая тенниска навыпуск с выглядывавшими из–за отворотов полосками тельника. Если к нашим нарядам прибавить гордость студентов–японистов, ещё не изучивших ни одного иероглифа, но уже мысленно гулявших по токийской Гиндзе, то представление будет полным. Приобнявшись, два закадычных друга брели вниз по улице Первого мая, спускаясь на берег бухты Золотой Рог, на Комсомольскую пристань. Отсюда паромы и морские трамваи, завывая сиренами, отходят на острова Русский и Попова, в бухты Диомид и Анна, на полуостров Голдобина, в Находку и другие порты Приморья.

К слову сказать, улица Первого мая — а ныне Петра Великого — одна из первых во Владивостоке. Сейчас трудно представить, что в год основания города, в 1860‑м, здесь протекал ручей, в котором водилась рыба.

На Комсомольской пристани мы разыскали контору, давшую объявление. Она оказалась рядом со складом Военторга. На крыльце конторы трое неопределённого вида мужчин, небритых, в рабочих блузах, ругались с начальником базы.

— Сам паши за одну тыщу! Меньше, чем по пятисотке на брата получается. Дураков поищи лазить с кистью на такую верхотуру… Пошли, ребята!

Как мы поняли, они тоже приходили по объявлению, но их не устроила оплата. Мы же с радостью согласились, не очень представляя, что нас ожидает. Ещё бы! За тысячу рублей! На двоих по пятьсот! Такие деньжищи студенту! Ого!

Обшитый листовым железом склад был огромен. Высотой с трёхэтажный дом стометровой длины. Начальник базы распорядился выдать нам по комплекту спецодежды. Переодевшись, мы раскупоривали жестяные банки с зелёной краской, опорожняли их в большую бочку, размешивали, и наполнив ведро, прихватив кисти, закреплённые на длинных шестах, по лестнице забирались на крышу. Обвязавшись верёвкой, один из нас ложился на живот, свешивался с крыши вниз головой, макал кисть в подвешенное внизу ведро и елозил краской по ржавым стенам. Другой страховал напарника, удерживая за верёвку. С большим рвением мы принялись за работу, но через пару недель, когда ещё оставалась не выкрашенной передняя стена склада, энтузиазма заметно поубавилось. Однако, страсть поскорее получить деньги, подгоняла нас.

Не обошлось без казусов и приключений.

Ранним воскресным утром, свежим и солнечным, к 36‑му причалу подошёл паром с мыса Чуркина. Пассажиры, в основном, морские офицеры в кремовых сорочках, в фуражках с белым чехлом, с жёнами и детьми, празднично разодетыми, высыпали на причал, торопясь в город. Походить по магазинам, посетить театр, цирк, сходить в кино. Отдохнуть, одним словом. А тут я со своей краской…

Только они ломанулись в проход рядом с передней стеной склада, как я возьми и вынь из ведра кисть. Не специально, конечно… Так, не подумавши… Ветер подхватил краску веером и отнёс на головы пассажиров, на их мундиры и нарядные платья. Что тут было! Визги, крики, угрозы достать нас и оторвать башки. И уж точно быть нам битыми, да спрятались на крыше, не видно снизу. И забраться к нам нельзя. Лестницу наверх затащили. Долго люди бегали вокруг склада, шумели, ругались, что испортили им выходой, да что могли мы поделать?! Не чистить же каждого ацетоном? Так почти час в страхе просидели на крыше, носа не высовывали.

А вечером, когда уставшие, перепачканные краской, сматывали верёвки и мыли в растворителе кисти, к нам подвалили две размалёванные и подвыпившие обработчицы сельди с плавзавода. Бутылка водки в руках одной из них, непечатные слова в устах другой говорили о том, что галантные манеры просоленным рыбачкам излишни: девицы, соскучившись в промысловой путине по мужчинам, сами напрашивались на общение и тратить время на пустые тру–ля–ля явно не собирались. Разобрав по принципу: которая повыше — та Вовкина, мы повели их на Партизанский проспект, в дом номер двенадцать, где на первом этаже располагалась Приморская картинная галерея, а на втором, в пустой квартире секретаря парткомиссии 15‑й эскадры подводных лодок капитана первого ранга Говорухи обитал я. Камчатские хозяева дали от неё ключи, сами обещали позже подъехать. Антураж «двушки» с раздельными комнатами составляли пара ужасно скрипучих коек с панцирными металлическими сетками, фанерный ящик вместо стола и старый расшатанный стул. Убогую обстановку дополняли допотопный холодильник «Саратов», отключенный из–за отсутствия в нём продуктов, драные обои с примитивным рисунком: блеклые коричневатые листья по выгоревшим на солнце мелким жёлтым листочкам. Выцветшая ситцевая занавеска на кухне, заменявшая мне полотенце, и небольшой аквариум на грубо сколоченном табурете. Вода в нём высохла, рыбки и водоросли погибли, стёкла покрылись сухой зеленоватой грязью. На койках ни матрацев, ни подушек, ни одеял. Пришли мы голодные как бобики, но напрасно девицы хлопали дверцей холодильника: в нём давно мышь повесилась. И даже тараканы, не находя крошки хлеба, сбежали с кухни. Водку, принесённую морскими чувихами, мы выпили, занюхивая рукавом. Девицы пьяно лезли целоваться, но любовь не состоялась: слишком не адекватно вели себя наши гостьи. Путали туалет с ванной, блевали и нечленораздельно бормотали, нехорошо поминая какого–то старпома Никишина.