Покаяние - [2]
Шрифт
Интервал
И начал падать, не стыдясь.
Он падал долго, отрешённо,
Закрыв глаза салфеткой грёз.
И пал, паденьем восхищённый,
Не чуя боли, крови, слёз.
Он начал видеть зло и голод,
Безумство плоти, низость душ.
Но грел его в начале холод
И веселила брани чушь.
Он понял, что такое больно,
Любовь и ненависть познал.
В пути встречал смертей довольно,
Довольно часто он страдал.
Глаза его тускнели взором,
Война разбила руки в кровь.
Он стал слепым убийцей, вором,
Христа рапявший вновь и вновь!
Но годы шли своим этапом.
Тоска и совесть жгли его.
Он становился слишком слабым,
И вспомнил Бога своего.
И подняв взгляд к родной выси,
Он слабо замахал крылом,
Что б оторваться от земли
И полететь в далёкий дом.
Но вдруг… напрасные старанья!
И запоздало пришёл страх.
Он, словно агнец на закланье,
С бессильным скрежетом в зубах
Свалился на бок, чертыхнулся.
И понял: крылья тяжелы,
Он с ними в омут окунулся,
Он ими чествовал столы!
А грязь, меж тем, его сосала,
В трясину липкую влекла,
Гнала и в угол загоняла,
Былую силу отняла.
И не подняться больше Духу
С колен, избегнув эшафот.
К мольбам его и небо глухо,
И грех его пожал свой плод.
Отныне он — обычный житель
Болотных чувств и горьких дум;
Обычный воин в дикой свите,
Забытой Господом в аду.
Но Дух искал домой дорогу
В игре вина, в безликих снах.
И обманулся, понемногу
Сошёл с ума. Теперь — монах.
Глодали ветры и пороки
Его распятую судьбу.
Болоту отдавал все соки,
Уж представлял себя в гробу…
Но и сейчас ещё ютится
В глубинах Духа вера в сон,
Где всё обратно возвратится,
Где будет на вершине он.
«В светлом дне, заколдованном тьмою…»
В светлом дне, заколдованном тьмою,
С перевязью на пьяных глазах,
Я ощупывал время рукою
И наткнулся на собственный страх.
Страх был липким и скользким на ощупь,
Хладной грязью меж пальцев проник.
Только было в нём что-то такое,
Что несло мне спасенье. Я сник.
Было тихо и сыро, и душно.
Где-то капала чёрная слизь —
Это ложь выходила наружу…
Я всё понял! Светила зажглись
И пустили свой свет через ночи,
Сквозь хмельную мою перевязь.
И я понял, кто дух мой морочит,
И увидел я всю свою грязь!
И увидел, как солнце заходит
Навсегда, может быть, для меня…
Не любовь, так уж страх пусть возродит
Мою жизнь для Грядущего Дня!
«Последние Дни за окном…»
Последние Дни за окном.
Как жалко! Всё жить бы и жить!
Но в горле предательский ком,
Душа волком начала выть.
И в сердце впиваются звонко
Слова, что читались до дыр.
Мне кажется всё это тонким,
Как стены соседних квартир,
За коими молятся дети
О взрослых проблемах войны.
Последние Дни на планете
Прощаются с воплем страны.
Прощаюсь и я, не прощая
Свою правоту, свою ложь.
Мечта не достойная Рая
Ржавеет, как ломаный грош.
Что было, что есть и что будет:
Ошибка в расчётах людей.
Нас время иное забудет:
И детский, и плачь матерей;
И песни, и радость, и горе, —
Всё канет в безликую грязь, —
И дикое злобное Море,
Которым здесь правила мразь…
Последние Дни догорают
(Я чувствую эту жару).
Мне ветер лишь траур сыграет,
Мой пепел развеет к утру.
«Ты, Муза, вновь малюешь мою память…»
Ты, Муза, вновь малюешь мою память,
Стремясь украсить то, что было сном.
Тебе, как в кайф, меня больнее ранить
И брать мою хребтину на излом.
А что потом, когда остынем, Муза,
И крышкой гроба хлопнем за собой?
Нам на могилу лягут сплетни грузом,
И нас покроют новою молвой.
И нагадают нам, что мы изгои,
Что мы сменили тысячи дорог,
Что мы с тобой друг друга точно стоим, —
Друг друга мы пускали в оборот.
АТБАСАРУ
Я люблю этот маленький город:
Эти степи, деревья, дома.
И, пускай, Атбасар ещё молод,
Пусть, его панорама пуста,
Пусть помойки здесь есть, пусть, развал…
Я люблю этот маленький город,
Он поэта во мне воспитал!
«Жизнь прошла и оборвалась…»
Жизнь прошла и оборвалась,
Как тать.
Мне бы сил, хотя бы малость,
Что б встать.
Только нету боле песен,
Чист и нотный стан.
Завелася в Музе плесень.
Я налил стакан.
Всё пустилось под сурдинку,
Всё свелось к нулю.
В поле я найду былинку,
Музе подарю.
Может, Муза спохватится,
Травкой прорастёт,
Вспомнит все живые лица
Прежде, чем умрёт.
И звезда падучим шлейфом
Мне напишет стих,
И запляшет снова Нимфа
На листах пустых.
Но смеётся Муза злая:
«Ты не смог!»
Я здесь тихо умираю,
Да не в срок.
ПОИСКИ СЕБЯ
В холодной мерзости гранёного стакана
Топил я жизнь, не смея рассказать,
Что я явился в этой жизни слишком рано,
Но слишком поздно мне её менять.
И пролетали месяцы и годы.
Хмельная кругом покатилась голова.
Вокруг меня красавцы и уроды
Ковали правдой ложные слова.
Куда б ни шёл я, пьяный от несчастья,
Везде о жизни врали мертвецы;
Везде бросали порванные снасти,
Ловили души в адские щипцы.
Чего искал я в этом лютом мире?
Какая правда может выжить в нём?!
И я запил, закрывшися в квартире,
Порою, забываясь вещим сном.
И было страшно утром на рассвете,
И были слёзы, — вечер приходил.
И ночью (то ли явно, то ли бредя)
В молитвах я прощения просил.
Я точно знал, что есть иная правда,
Что глупость истины и гениев умней…
Он обещал прийти ко мне на завтра,
Спустя так много страшных этих дней.
И Он пришёл! Я вышел из квартиры
И огляделся: мир уж догорал
И прожигал в иных сердцах он дыры,
Иные — Бог для славы призывал…
Я научился видеть сквозь обманы.
И там, за ними, я сумел понять,
Что мне явилась правда слишком рано,