Пока живы — надо встречаться - [41]
У окон, выходящих во внутренний двор, стояли Лопухин и Липскарев. Тяжело было Роману расставаться со своим верным товарищем и помощником по организации сопротивления. Липскарев, чтобы унять боль в ноге, стал растирать голень.
— Я знал, что останусь… Буду продолжать работу… — проговорил он, выпрямляясь.
— Мы придем за вами.
— Спасибо, Роман Александрович.
— За что же? — искренне удивился Лопухин.
— За дружбу. Она многих нас сделала сильнее, — сказал Липскарев. — Вам предстоит большой путь, но мы не должны потерять друг друга. Дайте ваш адрес.
— Отец мой был врач и погиб, заразившись сыпняком, когда мне было три года. Мама преподавала в институте. А жили мы у отчима в Краснодаре, на Советской…
Николай Иванович назвал ему свой адрес.
Они взглянули друг другу в глаза и крепко пожали руки.
Лопухин вздохнул и вышел в коридор. У окна стоял, поглядывая на небо, Хомич.
— Пора открывать выход, — сказал вполголоса Лопухин.
— Дождь перестал, и тучи расходятся, — с беспокойством ответил Хомич.
Положение осложнялось. То, что до сего времени было тайной немногих, самых проверенных, испытанных, — теперь знают сто тридцать человек, разных по характеру, зрелости, выдержке. И хотя вчера на инструктаже он предупредил командиров, что лаз они укажут только перед самым спуском в подкоп, однако… Непредвиденная задержка может оказаться чреватой тяжелыми последствиями.
Двери в коридор из общей палаты с шумом отворились, раненые и больные стали расходиться по своим этажам. На лестничной площадке задерживались и незаметно поднимались на чердак те, кто должен был выйти из туннеля.
Лопухин расхаживал по коридору, хмуро поглядывал на светлеющий под луной двор, в оцепенении замирал у окна. Наконец заперли наружные двери и ушли к себе полицаи. Затихали голоса в общих палатах. Самое время было начинать выход за колючую проволоку, а Лопухин не мог отделаться от чувства тревоги. Один за другим к нему подходили командиры звеньев. Ждали его решения.
— При такой видимости охрана перебьет всех, — предостерег Хомич.
— Нервы сдают… Наши меня штурмуют, требуют выхода, — сказал подошедший Кузенко.
— Выход придется отложить, — сказал Лопухин и, тихо отдав своему порученцу Антону Вострикову какие-то приказания, спустился на первый этаж.
На площадке, под лестницей сразу же смолкли возбужденные голоса, едва он спросил, кто старший группы. И когда отозвался Гриша Белоус, так же тихо, но твердо повторил:
— Выход отложить. Светло. Всем разойтись… До завтра.
— А завтра могут в Германию угнать, — проворчал кто-то досадливо, но на него тут же зашикали.
И хотя в душе все бунтовало — так не хотелось ждать до завтрашнего вечера, — но люди, подчинившись дисциплине, расходились. На торцевой стене, в коридоре первого этажа раздвинули колючую проволоку и, выбравшись наружу, по-пластунски уползли к своим блокам.
Впервые за многие месяцы Роман Лопухин чувствовал, что устал, смертельно устал. Всю ночь его клонило ко сну, но он то и дело вставал, подходил к окну, вглядывался в небо. Только с рассветом впал в тяжелое забытье. Ему почудилось, будто на него кто-то навалился и начал душить. Он застонал.
— Рома, ты чего? — подскочил Кузенко.
Лопухин тряхнул головой, встал. Утро было тусклое, мокрое.
— Не рановато ли мы раскрыли карты? — спросил Кузенко.
— День покажет, Павлуша.
Как ни старался Лопухин быть спокойным, но бессонные ночи, лишения, риск и ожидание опасности не могли не сказаться. Проходя по коридору и замечая, что санитары, участники побега, изнывают от томительного ожидания, Лопухин накричал на этажного старшину, потребовал навести идеальный порядок в помещениях.
— Чтоб везде была чистота! — громко повторил он и потребовал от Политаева лично проверить помещения на всех этажах.
Требуя чистоты и порядке, сам он испытывал душевный разлад.
«Имеет ли врач моральное право оставлять больных?» — начали терзать сомнения. Конечно, он понимал, что остаться — значит обречь себя на верную гибель: начмед блока отвечает за порядок на всех этажах. И все-таки…
Старый, седой врач Виктор Петрович, врачевавший еще в первую мировую, заметил, что творится в душе его молодого коллеги, и покачал головой:
— Мне бы ваши годы и здоровье… Я тоже был бы с вами…
Лопухин с удивлением поднял глаза на старика, но тот, не допуская возражений, заговорил как о само собой разумеющемся:
— Жизнь еще дороже и прекраснее становится тогда, когда она подчинена интересам Родины… Бегите, детки, к своим. Вас там ждут. Вы там нужнее для общего дела — разгрома фашистов. И я благословляю… — Не сдержался старик и заплакал, обнявшись с Романом.
— Спасибо вам за поддержку. — Голос Лопухина дрогнул. — Казню себя… Люди наши нуждаются…
— Голубчик, а мы-то, старики, на что?
Время за делами шло незаметно, а к вечеру, казалось, опять замедлилось. «Не повторилась бы вчерашняя история», — думал в тот день каждый из участников побега, заглядывая в окна.
Но все так же по небу плыли тяжелые облака, шел дождь.
Незадолго до закрытия наружных дверей Лопухин передал приказ, чтобы с наступлением темноты всем собраться во втором блоке. Врачи и санитары скрытно подползали ко второму блоку и пролезали в торцевое окно.
Научно-популярный очерк об основных этапах освоения Сибири и Дальнего Востока.Большое внимание в очерке уделено освещению походов Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Семена Дежнева, Ерофея Хабарова, Витуса Беринга, Геннадия Невельского и других русских землепроходцев и моряков.Институт военной истории министерства обороны СССР.Рассчитан на широкий круг читателей.
Наше Отечество пережило четыре Отечественные войны: 1612 г., 1812 г., 1914 г. (так называлась Первая мировая война 1914–1918 гг.) и Великую Отечественную войну 1941–1945 гг.Предлагаемый читателю исторический труд посвящен событиям 1612 года, 400-летие которых отмечается в 2012 году. С 2005 г. в память об этих событиях, сплотивших народ, 4 ноября отмечается как всенародный праздник — День единения России.В книге раскрываются военные аспекты национально-освободительной борьбы нашего народа против польской и шведской интервенции начала XVII в.
Русско-японская война 1904–1905 гг. явилась одним из крупнейших событий всемирной истории — первым жестоким вооруженным столкновением двух держав с участием массовых армий и применением разнообразной сухопутной и морской боевой техники и оружия. Она явилась, по существу, предвестницей двух мировых войн первой половины XX в.: воевали две страны, но в политических и экономических итогах войны были заинтересованы ведущие государства Запада — Великобритания, Германия, США, Франция. Этот геополитический аспект, а также выявленные закономерности влияния новой материальной базы вооруженной борьбы на развитие стратегических и оперативных форм, методов и способов боевых действий по-прежнему обусловливают актуальность исторического исследования Русско-японской войны. На основе исторических документов и материалов авторы раскрывают причины обострения международных противоречий в Дальневосточном регионе на рубеже XIX–XX вв.
Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.
В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.
Литературный портрет знаменитого норвежского писателя Юхана Боргена с точки зрения советского писателя.
Перед вами дневники и воспоминания Нины Васильевны Соболевой — представительницы первого поколения советской интеллигенции. Под протокольно-анкетным названием "Год рождение тысяча девятьсот двадцать третий" скрывается огромный пласт жизни миллионов обычных советских людей. Полные радостных надежд довоенные школьные годы в Ленинграде, страшный блокадный год, небольшая передышка от голода и обстрелов в эвакуации и — арест как жены "врага народа". Одиночка в тюрьме НКВД, унижения, издевательства, лагеря — всё это автор и ее муж прошли параллельно, долго ничего не зная друг о друге и встретившись только через два десятка лет.