Пока живы — надо встречаться - [40]
Сантиметр за сантиметром он продирался сквозь твердый грунт, наверх, в надежде дотянуться до корней каких-нибудь растений, но, видя мертвый, без признаков жизни, освещенный тусклой лампочкой суглинок, чувствовал одно: ему пришел каюк. Открывал Иван рот, но дышать стало нечем. Разодранными в кровь пальцами царапал неподатливый, с острыми камнями грунт…
Дезинфектор что-то подозрительно долго торчал в коридоре и тер влажной с запахом хлорки тряпкой дверные ручки. Коридорный Матвеич взглянул на него и зашел в уборную, будто по нужде.
Лузгин, воспользовавшись его отсутствием, подкрался к раздаточной и заглянул в замочную скважину. В тот же момент коридорный на цыпочках, неслышно приблизился к нему.
— Интересуешься?.. — с ехидцей произнес Матвеич.
— Да нет, я вот… — пробормотал в замешательстве Лузгин и стал усиленно протирать дверную ручку.
Это подозрительное поведение дезинфектора вызвало среди участников подкопа тревогу. Если Лузгин сунул в раздаточную нос, значит, что-то пронюхал. Его необходимо срочно обезвредить, пока не натворил беды.
Но Лопухин, узнав от Щеглова, что санитары с первого этажа решили убрать Лузгина, вначале захотел сам проверить его.
В перевязочной, где к тому времени уже никого не было, Лопухин поговорил с Лузгиным. После двух-трех вопросов он понял, что имеет дело с осведомителем, за которым стоит лагерное гестапо, и сразу же настроился к нему враждебно, как к гитлеровскому прихвостню. Но Лузгин с облегчением, без утайки обо всем рассказал, признался, что не было сил противостоять, когда в лагерной канцелярии его досыта накормили.
Это признание внушило Лопухину отвращение к этому субчику с жалобным голосом.
— Значит, продался, — брезгливо посмотрел на него Лопухин.
— Не-ет! — замотал головой Лузгин. — Это был только маневр! Я никого не выдал! Клянусь вам именем матери своей! Ни-ко-го!..
— А наши придут, как ты с ними будешь разговаривать?
— Я п-попробую оправдаться. А если не будет мне оправдания — искуплю вину…
…В коридоре у окна стоял тощий, с ввалившимися глазами, в облезлой ушанке и старой, без хлястика шинели «шахтер». Он видел, как из перевязочной вышел Лузгин и направился в общую палату. «Шахтер» кивнул рыжебородому в солдатской фуфайке санитару, и тот сразу же двинулся за Лузгиным.
В перевязочную вошли Щеглов и Кузенко.
— Да, его направили с заданием, — сказал Лопухин озабоченно. — Но он дал слово, что никого не выдавал и не выдаст.
— А где гарантия? — Щеглов потер о колени ладони.
— Побег даст и ему возможность спасти свою жизнь.
— И все-таки за ним нужен глаз да глаз.
Кузенко шмыгнул носом.
— Его уже пасут…
Участники подкопа и отобранные к побегу люди тревожно поглядывали за окна — им хотелось, чтобы подольше держались над лагерем обложные и по-осеннему ненастные облака.
Николай Сусанов, как и все, был поглощен приготовлениями к побегу. Несмотря на шестимесячные приготовления, неожиданным и волнующим было для Сусанова известие о том, что этот час близок — Лопухин уже поручил командирам звеньев под личную ответственность набирать группу из десяти человек. Удивляло и радовало то, что командиром отряда у них будет «академик», и то, что он, Николай Сусанов, самый молодой в группе партиец, в ближайшие дни вырвется из этого кошмарного ада, чтобы с оружием бороться за освобождение Одессы, которую он оборонял, и Севастополя, где был ранен и пленен…
«Что бы ни случилось со мной, буду делать все от меня зависящее, чтобы приблизить час победы над фашизмом», — мысленно давал клятву Сусанов, собираясь в ночную смену на работу в туннель.
В ту же ночь «шахтеры» с радостным удивлением обнаружили на песчаном своде тончайшие нити корешков и, не веря глазам своим, попеременно трогали их заскорузлыми пальцами. А Гриша-парикмахер, убедившись в том, что над их головами не такая уж большая толща земли, сдерживая волнение, дрожащим голосом произнес:
— А земля-то живая, вроде как дышит.
Федоров только что вернулся из забоя, где разглядывал песчаный свод потолка. Его озадачило шарканье чьих-то сапог над головой.
— Можно бы еще обвалить, да не было бы хуже, — сказал он глуховатым голосом.
Теперь «шахтеры», сменяя друг друга, отрыли по бокам забоя две ниши: одну для песка, который непременно должен обвалиться при вскрытии потолка, другую — для командира, который станет выпускать подпольщиков из туннеля. И все это время, пока отрывали ниши, сверху то и дело доносились смешки, матерная брань, шарканье сапог.
— Э-эх, не по нутру мне, что мы близ тропы… — сокрушался звеньевой, вытер едкие капли пота с глаз, облизнул сухие губы. — Конечно, лучше бы за дорогу — да времечка в обрез.
Выход из туннеля назначили на двадцать первое ноября. С утра весь день лил дождь. Вечером в намеченный час во второй блок сошлись врачи, будто бы послушать концерт. Каждый из них привел с собой двух-трех санитаров.
На втором этаже в общей палате на нарах и прямо на полу сидели и лежали истощенные узники в шинелишках, гимнастерках, грязных нательных рубахах. И среди этого смрада и тлена в переполненном больными и калеками зале несколько тощих, с ввалившимися щеками музыкантов на самодельных балалайках и мандолинах наигрывали до боли знакомые сердцу русские народные мелодии.
Научно-популярный очерк об основных этапах освоения Сибири и Дальнего Востока.Большое внимание в очерке уделено освещению походов Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Семена Дежнева, Ерофея Хабарова, Витуса Беринга, Геннадия Невельского и других русских землепроходцев и моряков.Институт военной истории министерства обороны СССР.Рассчитан на широкий круг читателей.
Наше Отечество пережило четыре Отечественные войны: 1612 г., 1812 г., 1914 г. (так называлась Первая мировая война 1914–1918 гг.) и Великую Отечественную войну 1941–1945 гг.Предлагаемый читателю исторический труд посвящен событиям 1612 года, 400-летие которых отмечается в 2012 году. С 2005 г. в память об этих событиях, сплотивших народ, 4 ноября отмечается как всенародный праздник — День единения России.В книге раскрываются военные аспекты национально-освободительной борьбы нашего народа против польской и шведской интервенции начала XVII в.
Русско-японская война 1904–1905 гг. явилась одним из крупнейших событий всемирной истории — первым жестоким вооруженным столкновением двух держав с участием массовых армий и применением разнообразной сухопутной и морской боевой техники и оружия. Она явилась, по существу, предвестницей двух мировых войн первой половины XX в.: воевали две страны, но в политических и экономических итогах войны были заинтересованы ведущие государства Запада — Великобритания, Германия, США, Франция. Этот геополитический аспект, а также выявленные закономерности влияния новой материальной базы вооруженной борьбы на развитие стратегических и оперативных форм, методов и способов боевых действий по-прежнему обусловливают актуальность исторического исследования Русско-японской войны. На основе исторических документов и материалов авторы раскрывают причины обострения международных противоречий в Дальневосточном регионе на рубеже XIX–XX вв.
Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.
В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.
Литературный портрет знаменитого норвежского писателя Юхана Боргена с точки зрения советского писателя.
Перед вами дневники и воспоминания Нины Васильевны Соболевой — представительницы первого поколения советской интеллигенции. Под протокольно-анкетным названием "Год рождение тысяча девятьсот двадцать третий" скрывается огромный пласт жизни миллионов обычных советских людей. Полные радостных надежд довоенные школьные годы в Ленинграде, страшный блокадный год, небольшая передышка от голода и обстрелов в эвакуации и — арест как жены "врага народа". Одиночка в тюрьме НКВД, унижения, издевательства, лагеря — всё это автор и ее муж прошли параллельно, долго ничего не зная друг о друге и встретившись только через два десятка лет.